Возлюбленная Казановы

«И это называется «быть на троне»?» – подумала Дашкова, прекрасно знавшая, сколь неопределенно положение Екатерины при Петре III, как третирует он свою супругу. Но вслух сказала иное:

– И вы предполагаете, ваше величество, что сия Елизавета тоже будет к вам непременно расположена?

Екатерина пожала плечами и продолжала:

– Или взять мужские имена. Петр! Петр Шувалов, неприятель мой, или горячо любимый муж… – Она невесело усмехнулась. – А вот…

– А вот имя Григорий! – с улыбкой подхватила Дашкова, намекая, разумеется, на Григория Орлова. – Оно к вам чрезвычайно благожелательно, не правда ли?

И обе рассмеялись – тихонько, будто заговорщицы. Но тут послышался странный грохот, словно с большой высоты упало и разбилось что-то тяжелое; затем раздалась грубая брань, звучно произносимая молодым мужским голосом.

Собеседницы мгновение смотрели друг на друга непонимающе, потом Дашкова проворно подхватилась и прошмыгнула к двери. Через малое время воротилась, помирая со смеху.

– Несли мраморную плиту, да и уронили! Вдребезги, на мелкие кусочки разбилась! Один обломок просвистел через весь коридор, наподобие стрелы, и вонзился в шею графу Строилову. Отсель и шум, и ругань.

– Валерьяну Строилову? – изумилась Екатерина. – А он-то каким боком здесь? Строителем сделаться решил, чтоб фамилию оправдать?

– Дорогу указывал, куда нести, – сухо сказала Дашкова, увидев, что на лице императрицы нет и следа сочувствия к раненому, и подстраиваясь под ее настроение.

Впрочем, отнюдь не безразличие, а злорадство сверкнуло в глазах Екатерины. Пуще всего не терпела она в людях глупой беспардонности, а этим-то как раз и грешил Строилов…

– Куда ж волокли сию плиту? – поинтересовалась Екатерина.

Но тут Дашкова поскучнела и неохотно ответила: мол, в комнату Елизаветы Романовны.

Императрица поджала губы. Елизавета Воронцова была родною сестрою Екатерины Дашковой, но, в отличие от той, никакой приязни к государыне не питала, а числилась вполне официально любовницей Петра III, недавно получившей, кстати сказать, высшую русскую государственную награду для особы женского пола – орден Святой Екатерины. В недавно построенном Зимнем дворце после переезда туда царской семьи еще продолжалась внутренняя отделка: поправляли потолки и крышу, в которой вдруг обнаружилась течь; отделывали мрамором стены аванзалы и античной комнаты; строили манеж и над ним наводили висячий сад. С особенным тщанием украшали комнату камер-фрейлины Елизаветы Воронцовой, расписывали потолочный плафон, стены…

– Да, – проронила Екатерина, – вот, кстати, Елизавета, которую отнюдь не назовешь моей благожелательницей. – Но, увидев, как исказилось лицо княгини Дашковой, которая весьма болезненно переживала то, что она называла позором сестры, поспешила пояснить: – Я к тому, что все это полная чепуха – насчет имен. Петр Великий вон тоже Петр, но он мне – образец для подражания, жизнь его – лучший советчик. В одном я уверена доподлинно: с той Елизаветою, у которой мы с тобой вчера побывали, надобно что-то делать. Господь с ним, с ее благожелательством, – не натворила бы вреда!

– В ее положении? – пожала плечами княгиня. – Это весьма затруднительно!

– Бог весть… – осторожно молвила Екатерина. – К императору, сама знаешь, какое отношение. Особливо в гвардии. Трон под ним может и зашататься. А ну как познает народ, что в крепости заточена дочь их любимой Елизаветы Петровны, Елизавета тож? Никому же, кроме нас, пока не ведомы откровения ее и в обмане признания. Да и верить ли сему, пока не знаю. А коли она единожды наследницею назвалась, кто ей помешает и другожды так поступить?

– Кто? – вскинула Дашкова свои угрюмые, широкие брови. – Да вы! Вы и помешаете!

Минуту подруги напряженно глядели в глаза друг друга.

– Гвардия вас любит, – тихо проговорила княгиня. – Но как всякая любовь мужская, чувство сие переменчивым может оказаться. Обезопасьте же себя!

– В каком же это смысле? – не сразу спросила Екатерина, лаская собачку, льнущую к ее ногам.

Дашкова знала, что за внешним спокойствием императрицы скрывалась предельная накаленность чувств и напряженная работа мысли.

– Не на плаху же ее посылать. За что, собственно? За смелые мечтания? Так у кого их нет! Ссылка? Но из самой дальней ссылки могут лишние слухи пойти, ежели она вновь станет в обмане упорствовать.

– Монастырь… – пробормотала Дашкова, с преувеличенным вниманием разглядывая отпоровшуюся ленту на подоле своего угрюмого, как и внешность ее, коричневого платья.