Возлюбленная Казановы

– Да вы надо мною смеетесь, ваше величество! – простонал несчастный Валерьян, все еще не веря случившемуся.

– Ведь и вы тоже надо мною смеялись… – ласково напомнила Екатерина.

Строилов не поверил ушам:

– Что? Это мне всего за одну улыбку?!

– Да, – кивнула Екатерина, глаза ее блеснули. – Не правда ли, я плачу щедро? Всего за одну улыбку вы получили жену и воротили родовое имение… А теперь, граф, вам пора! Невеста ждет вас!

Ни Екатерина, ни Валерьян, конечно, не могли знать, что за одну эту неосторожную улыбку она обрекла его на смерть столь лютую, какую не могла бы пожелать и самому злому своему врагу, – и спасла жизнь той, которой отнюдь не желала ни долгой жизни, ни счастья.

3. Свадебное путешествие

Любавино – село хоть невеликое, но доброе, домов за сотню, и на землях богатых стоит. И пашни вокруг жирные, и леса дремучие, и болота торфяные. Хоть далеко ему до таких знатных нижегородских сел, как Лысково, Катунки, Мурашкино или те же ближние к нему шубинские Работки, где испокон веков была самая оживленная пристань на пути в Азию, где так и сновали проворные паузки да завозни, дощаники да шитики; все же и Любавину было чем славиться. Глиняные залежи вокруг него богатейшие, особенно возле излучины речки Любавни, что в Волгу впадает; глина здесь в яминах серо-белая, к горшечному делу самая способная. Искони любавинцы горшечным промыслом жили не меньше, чем охотой да хлебопашеством, продавая плоды труда своего по всей Нижегородчине. За это, кроме тягла, подворной и лошадной подати, им всегда полагался добавочный денежный оброк, вынуждая торговать. Да ведь мужику не привыкать работать!

Любавино, прежде село государево, уже лет сорок принадлежало графам Строиловым: еще когда Петр Великий по пути на Каспий наведался в Нижний Новгород, он пожаловал сельцо верному сподвижнику Ивану Строилову, из безземельных дворян, да в придачу графский титул. Строилов и жена его были в преклонном возрасте и давно умерли, сын их – тоже; теперь Любавино принадлежало внуку Ивана Строилова.

Да одна беда: внука этого, барина своего, любавинцы уж позабывать стали, когда видели в последний раз. Уехал в Санкт-Петербург и будто сгинул там. Исправно обозы оброчные ему отправляли. А все ли ладно у барина – никто, кроме управляющего, и знать не знал. Управляющий был человек неплохой – из своих, приволжских, подсоседник^[20], как его втихаря называли, крестник покойного графа, а все ж рука не хозяйская. Коли трудится, то не барин. Хоть по роду и не мужик, середка на половинку, к нему ни почтения, ни повиновения, какого надо, не было. Потому, когда прошел слух по селу, что возвращается молодой граф Строилов в свою вотчину, да везет с собой жену новобрачную, да еще и земли дедовские от закладных освободил, тут настали в Любавине разом и радость, и нетерпеливое ожидание. У тех же, кто помудрей да поосторожней, была и опаска: бог его весть, каков он стал, граф молодой, в столице поживши, при дворе побывши; да какова его барыня? В одном сходились: коли принесла молодая мужу хорошее приданое, коли царит меж ними лад и склад, то и людям их будет хорошо. Ну а ежели нет… остается уповать на бога.

Только на него, милостивца, оставалось уповать и самим новобрачным.

* * *

Никогда не забыть Елизавете того январского вечера, когда, чуть смерклось, вдруг заскрежетали засовы ее камеры и на пороге встал Макар во всегдашнем своем добродушно-зверском обличье, но исполненный такого беспокойства, что сердце узницы мелко и стремительно забилось. Только хотела спросить, что случилось, как Макар, неловко кланяясь, посторонился, и в камеру вступил невысокий пожилой господин в плаще и гвардейском мундире. Его темные глаза воззрились на узницу, холодный голос отчеканил:

– Именным повелением! Извольте следовать за мной!

Елизавета поднялась, как сонная, потянув за собою платок, шагнула к двери. Макар посунулся в сторону. Скорбь и страдание отразились на его лице…

Гвардеец, уже вышедший, обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть прощальный жест узницы и торопливое крестное знамение, коим осенял ее сердобольный тюремщик. Седоватые брови взлетели к высокому, с залысинами лбу, и на лице неизвестного господина появилось выражение крайнего замешательства. Елизавета думала, он сейчас обрушится на незадачливого стража с попреками за неуместное милосердие, однако худощавое лицо незнакомца смягчилось, улыбка коснулась его небольшого, узкогубого рта, и он проговорил не в пример мягче:

---

20 Подсоседником в народе называли человека, потерявшего связь с родными и близкими, не полного родства, пристроившегося к достаточному, т.е. богатому, соседу и согласному на всякий труд за кров и пищу.