Пани царица

– Не только, – качнул головой Отрепьев. – Видишь ли, его внучка Манюня – моя прежняя полюбовница. Да и ныне меня своей милостью жалует, отказа у ней не знал – да и знать, верю, не буду никогда. У старика она одна родня осталась, ради ее блага он себя на куски даст изрезать. Поэтому он мне предан так, как никому другому предан не будет. Даже тебе.

– Зачем пришел? – с ненавистью спросил Филарет, вырывая руку из его холодных, влажных пальцев. – Убить меня? Весь наш род под корень свел – и меня решил прикончить?

– Ну сам посуди, – качнул головой Гришка, – за что меня коришь? Не я ваш род свел – вы Годунову поперек горла много лет стояли, он на вас давно зубы точил, вот и схватился за мало-малейший повод с вами расправиться. Не мой извет^[14], так другой предлог к сему нашелся бы, а то и без всякого предлога обошелся бы наш Борис Федорович. Разве не так?

Правда в его словах, конечно, была. Романовы давно ходили по острию ножа, беспрестанно раздражая Годунова фамильной гордыней.

– А убивать тебя у меня и в мыслях нету, – продолжил Гришка. – Зачем? Ты мне нужен… как и я тебе.

– Ты?! Ты мне нужен? – с издевкой воскликнул Филарет. – Это на что же, позволь тебя спросить? Какая у меня в тебе может быть надобность?

– Да очень простая, – пожал плечами Гришка. – Шуйского с престола сковырнуть. Или, может, ошибся я, и ты больно рад, что он до власти дорвался и вцепился в нее руками и ногами, присосался, аки паук к мухе?

Мгновение Филарет смотрел на него молча, потом провел рукой по лицу, перевел дух… Наверное, для кого-то постороннего это прозвучало бы нелепо, даже дико, однако же Филарет почувствовал что-то вроде облегчения. С этим человеком не надо притворяться, говорить намеками, иносказаниями, с ним можно быть самим собой. Он все понимает с полуслова. В чем-то незваный гость и Филарет – два сапога пара…

Конечно, этот Гришка Отрепьев предатель и убийца, достойный отмщения, – однако месть долго ждала, может еще погодить. Сейчас важнее другое.

– Не рад я Шуйскому, – кивнул Филарет, – что верно, то верно. Однако все же в толк не возьму, ты чем моему горю пособить можешь.

Гришка медленно жевал хлебную горбушку, изредка обмакивая ее в мед, запивая крепчайшим травником, словно простой водой. На Матвеичевы разносолы он и не глядел. Значит, был неприхотлив в еде и весьма крепок в выпивке.

– На днях шлялся я по Красной площади, – неразборчиво пробормотал гость. – Видал на Лобном месте бабу какую-то и мужика. Они крест целовали, мол, кровные мы Гришке Отрепьеву – сиречь бывшему царю Димитрию, самозванцу. Баба-де мать его, мужик – брательник. Тошно мне стало на лжу такую глядеть.

– Отчего ты знаешь, что это ложь? – не удержался от злоехидства Филарет. – Неужто на Отрепьевых обиделся?

– Не, это не Отрепьевы, – мотнул головой гость. – Они уж давно на том свете.

– Померли? Неужто всех Бог прибрал? Всех до единого? – удивился Филарет, смутно помнивший, что в семье Нелидовых была куча ребятни мал мала меньше.

– Всех до единого, – кивнул гость. – Вдобавок в одночасье. Вот беда какая.

– И впрямь беда, – посочувствовал Филарет. – И как же это вышло? Мор напал? Или злые люди порешили?

– Пожар сподеялся, – пояснил Юшка. – Разом дом занялся, никто не выскочил. Даже и на помощь позвать не успели: кто в дыму не задохнулся, того придавило. Домишко-то старый, одно название, что усадьба. Стропила насквозь прогнили – крыша сразу и рухнула.

Филарет призадумался. Откуда ему известны такие подробности?.. Покосился на Отрепьева – и перехватил его усмешливый взгляд.

– Боже, Господи! – проронил, холодея. – Неужели?..

– А как ты думал? – сделал простодушное лицо гость. – Неужели ж я стану ждать, пока Шубник до той старинной истории докопается и с подлинных Отрепьевых пыль стряхнет? Или еще кто начнет про меня басни плести? Знаю, как легко сие делается: сам под именем Варлаама Яцкого такие словесные бусы нанизывал, что до сих пор вспомнить приятно. Не-ет, я предпочитаю опережать события. А для этого мне нужны только такие люди, кто во мне узнает меня истинного – царевича Димитрия, а не какого-то там сына дворянского безродного! Вот такие, как ты.

Несмотря на страх, Филарет не смог сдержать возмущения:

– Да в уме ли ты? Каков мне прок?..

И осекся. Но Гришка уже кривил рот в своей щербатой ухмылке:

– Люблю за прямоту, люблю! Какой прок, говоришь? Правильный вопрос! При Василии Ивановиче тебе так и прозябать в Ростовской митрополии до скончания веков, а вот при мне… патриархом всей России станешь, вторым после меня человеком. Коли детей мне Бог не даст, сына твоего наследником престола назову!

---

14 Клеветнический донос.