Кимоно для боя

– Я показала Максиму Катьку, он с ней познакомился, сводил ее в ресторан, привел к нам, то есть к бабушке. Катька совсем отключилась. Пьяная была вусмерть. Ну, а Колька, мой брат, сидел в комнате бабушки. Потом Макс сделал ему знак, он и стал снимать.

Вера стыдливо потупилась.

– А ты где была?

– Дома.

– Весело, – усмехнулся Танин. – И что было потом?

– Ничего. Сразу после съемки Колька с Максом отвезли ее домой. Катька больше с Максом не встречалась…

– Она случайно не догадывалась, что ее вздумали шантажировать?

– Кажется, нет, – пожала плечами Вера.

– Вы думали, что она примет ваше предложение?

– Да просто действовали на авось, – горько усмехнулась Вера.

– И когда запахло жареным, испугались?

– Было.

– Это ты сказала ментам, что я расследую это дело? – разочарованно посмотрел он на нее.

Вера грустно кивнула.

– Спасибо, – саркастично сказал Танин. – Предупреди брата, что я хочу с ним поговорить. Пусть не прячется, все равно найду. Кстати, где он был позавчера утром с семи до девяти?

– У своей подружки. Она в коммуналке живет на Мичурина.

– Точнее?

– Дом двадцать два, квартира пять.

– Как ее зовут?

– Нина Акопян.

– Армянка? – Танин вопросительно посмотрел на Веру.

– Наполовину, – кивнула она, – ее отец был армянином.

– Что значит «был армянином», – Китаец прищурил глаза, – он что, сменил национальность?

– Он погиб в автокатастрофе.

– Понятно.

Китаец достал записную книжку и записал все продиктованные Верой адреса.

– Надеюсь, ты говоришь правду, – он внимательно посмотрел на Веру. – А Максим где был в то утро?

– Дома, наверное.

– Итак, – решил подытожить Танин, – с твоим братом я завтра встречусь в «Орхидее»… лучше с утра. Я позвоню тебе, и ты мне скажешь, когда он подъедет. А с Максимом я постараюсь поговорить сегодня.

Он затормозил у салона красоты. Вера выпрыгнула из машины.

– А это, – Танин махнул конвертом, – я оставлю у себя.

Вера поспешила войти в помещение.

* * *

Танин двинулся к центру. Он решил пообедать в каком-нибудь тихом кафе. Остановил машину у «Жар-птицы». Пока пухленькая, но юркая официантка выполняла его заказ, он выкурил пару сигарет – в кафе, слава богу, курить разрешалось.

Неожиданная встреча с секретаршей «Орхидеи» настроила его на оптимистический лад. Несмотря на ее показания, на уверения, что-де, парни нормальные и ничего другого, кроме невинных фоток, не предпринимали, он склонен был думать, что не кто иной, как эти парни, и отправили видеокассету Олегу. Правда, на кассете фигурировал другой «любовник», но это сути дела не меняло.

Может, решили действовать на два фронта? А почему бы нет? Тогда они должны были знать того самого блондинчика, о котором ему рассказала Боженова и которого он имел счастье лицезреть на присланной Олегу пленке.

Что же произошло, задавался вопросом Китаец, в клане шантажистов, что повлекло за собой смерть Петрушенко? Он был почти уверен, что гибель последней явилась непредвиденным результатом деятельности парней. Кто-то из них, боясь разоблачения, убил ее. Значит, Петрушенко что-то пронюхала. Но могла ли она это сделать за такое короткое время?

Судя по текстам, сопровождающим видеокассету и фотографии, это действительно первая попытка шантажа. Если бы было иначе, угрозы показать компромат Мозелу отсутствовали бы. Жертва в случае повторной попытки должна была бы знать, о чем идет речь, что намеревается предпринять шантажист, если она не заплатит ему.

Китаец рассеянно посмотрел на принесенный бифштекс.

В зал вошла молодая пара. Невысокий полноватый субъект в очках и девушка с короткими темными волосами. Одного взгляда на нее Китайцу хватило, чтобы вспомнить о Саше. Черные бархатные глаза таинственно замерцали на самом дне его души. Интересно, кем ей приходится Сорокина? Может, родственницей?

Иногда он ловил себя на мысли, что красивые женщины, возбуждая в нем желание, в то же время и усыпляли его. Вдали от них он хотел обладать ими, очно же не знал, зачем вообще придуман весь этот ритуал с постелью, когда вполне достаточно просто смотреть на красивое лицо, зрительно наслаждаясь каждой его черточкой. Лицо настолько подавляло его, что он недоумевал, что ему делать с телом. Вернее, знал по опыту, но физическое обладание в момент созерцания дивного лика казалось ему если не святотатством, то пустой тратой времени. Он вспоминал Платона, видевшего в Эросе в первую очередь философский концепт, возможность универсальной гармонизации мира, и не мог не согласиться с гениальным греком.