Страшное гадание

Марина огляделась. Алан, чудо-ребенок, сплетал соломинки в некое подобие веночка, предоставив взрослым разбираться в своих запутанных обстоятельствах. Солома в телеге, еще недавно стоявшая душистым ворохом, теперь была так плотно убита, словно по ней прогнали стадо.

– У него жар, – сказала Марина, кивнув на Джаспера и отодвинувшись на всякий случай подальше.

– Малярия, – со слезами в голосе пояснила Флора, прикладывая свои прохладные ладони ко лбу раненого. – Он едва смог приехать и предупредить меня о том, что… – она замялась, – о гибели леди Урсулы. И тотчас ему стало плохо, так плохо, что у нас с матушкой едва достало сил положить его в телегу. Я так боялась… и за него, и за Алана, так боялась…

Она громко всхлипнула.

– А теперь-то чего плакать? – рассудительно сказала Марина. – Рана неопасная, в два счета заживет. А что до малярии – вот я вас научу. Еще когда живы были мои отец с матерью, у них в гостях бывал один человек – отставной капитан, воевавший в каких-то гнилых местах, где он подхватил болотную лихорадку. Он всегда был желтый, измученный, но вот как-то раз приехал совершенно здоровый и рассказал, как вылечился. Надо взять куриное яйцо, вылить из него белок с желтком через маленькую дырочку, а от скорлупы осторожненько отделить внутреннюю беленькую пленочку. А потом, накануне приступа малярии, надеть ее на палец больному. И вот пленочка – по-русски она называется отонок, о-то-нок – начнет ссыхаться и постепенно так зажмет палец, что в нем начнутся дикие боли. Но это нужно перетерпеть, потому что боль сия – целебная. Она всю лихорадку к себе оттянет, и малярии не за один, так за два раза такого лечения не останется и в помине.

Она рассказывала об этом так спокойно, словно не было ничего обыкновеннее на свете, как сидеть двум женщинам на соломе, в телеге, посреди лесной заброшенной дороги, в компании ребенка, жизнь которого висит на волоске, и трех мужчин: раненого, связанного по рукам и ногам и еще одного, лежащего бесчувственной колодою, – сидеть и обсуждать рецепты русских знахарей.

– Да, да, – вдруг слабо проговорил Джаспер, не размыкая век, – что-то в этом роде мне, помнится, говорила и леди Елена, но я так и не удосужился попробовать.

– О, моя тетушка знала толк в таких вещах! – важно кивнула Марина, радуясь, что Джаспер не видит ее лживого лица. – Она тоже была знакома с тем больным капитаном, а потому…

– А вы? – перебил Джаспер. – Вы с ним были знакомы?

– Конечно, правда, я тогда была еще совсем ребенком, лет десяти, не больше.

– Поразительно! – Джаспер резко открыл глаза. – Вам было лет десять, да потом еще прошло более четверти века, как Елена прожила в Англии, да три года минуло с ее смерти… Поразительно! Вы выглядите на двадцать, хотя вам сейчас небось уже под сорок. Может быть, вы были знакомы с неким Калиостро, открывшим секрет вечной молодости?

Марина растерянно хлопнула глазами. Надо выпутываться!

– Вы не поняли, – криво улыбнулась она. – Леди Елена была знакома с этим капитаном задолго до моего рождения. Я ведь ее и не видела никогда!

– Вот теперь правда, – одобрительная улыбка чуть тронула бледные губы Джаспера. – Вы ее не видели и не знали, потому что… потому что она не была вашей теткою. Елена сама говорила мне, что у нее в России осталось всей родни брат да племянник, Олег Чердынтсефф. Ни о какой госпоже Бахметефф она никогда не вспоминала. Разве что вы родились уже после смерти леди Елены… но, повторяю, вы выглядите лет на двадцать, а уж никак не на три годика!

Джаспер попытался было с комическим изумлением развести руками, но застонал от боли в плече. Флора испуганно склонилась над ним, но он слабо отвел ее здоровой рукой, с ненавистью взглянув на Марину.

– О… – тихо сказала она, и на какое-то время это было все, что она могла сказать. – Значит, вы знали с самого начала, что мы с Десмондом лжем?

– Я знал с самого начала, что лжете вы, ну а Десмонд, очевидно, был заморочен вами еще в России.

– Ну конечно! – вскипела Марина. – Я наврала с три короба, а Десмонд рядышком постоял, так? Ох уж этот бедненький Десмонд, который позволяет женщинам вертеть собой, как им вздумается! Просто агнец божий, невинное дитя!

– Да уж, женщины у Десмонда одна другой лучше, – усмехнулся Джаспер. – Впрочем, это проклятие Макколов! Их женщины вечно норовят учинить что-нибудь немыслимое: как любовницы, так и… жены.

Пауза перед этим словом была слишком многозначительной, чтобы Марина не обратила на нее внимание, и взгляд ее надолго скрестился со взглядом Джаспера. В ее глазах было смятение, в его – непреклонность и презрение, и Марина, не выдержав, отвела глаза.