Страшное гадание

Она задрала голову, едва не сломав шею. Да, окно как раз на высоте галереи, по которой они с Урсулой вчера носились как угорелые. Как же вошел в башню этот злодей? О! Да вот через эту дверь!

Не веря глазам, Марина уставилась на полукруглую, вросшую в землю дверь. Hичего себе! Как все просто! Даже замка здесь нет: так, заложен засов, и все. Ну, тяжелый какой, небось и не поднимешь: проржавело все. Забытое, заброшенное место.

Марина с безразличным видом подошла к башне, воровато огляделась и вцепилась в засов. Она рванула что было сил – как выяснилось, совершенно напрасно: засов легко ушел в сторону, дверь бесшумно приотворилась. Марина мазнула пальцем по петлям: ого, сколько масла! Кажется, и впрямь кто-то хаживает сюда украдкой, а раз так, значит, она на верном пути.

Она слышала, будто в башне нечто вроде кладовой, однако круглое помещение было пусто, каменный пол замусорен. Ни мешков, ни бочонков, ни ящиков, только две каких-то доски прислонены к стене. Посередине комнатки винтовая лестница. Да какая крутая! Марина едва переводила дух, когда наконец одолела ее и стала на площадке. Перед ней было окно, ведущее на галерею, забитое крест-накрест устрашающими ржавыми гвоздищами. В щель Марина разглядела нишу, где пряталась вчера, каменные плиты, где лежала Урсула… Что-то там было не так. Мелькнула мысль, будто нет чего-то… чего-то непременного! Но Марина тут же упустила мысль, потому что подумала: теперь понятно, почему хоть и глухо, но можно было расслышать голос Гвен. В двери, выходящей на площадку, тоже видны щели. Странно, что узница не кричала, не звала на помощь: кто-нибудь из обитателей замка непременно услышал бы ее, помог. Или… или некому было помочь? Значит, получается не так, как сначала думала Марина, а наоборот: все в замке знали об узнице, все, от хозяина до последней горничной. И кричи Гвендолин, не кричи, никто не пришел бы ей на помощь. Почему? Что толку голову ломать – не проще ли спросить у самой узницы?..

Марина не дыша припала к щелястой двери. Перед ней была комната – очень узкая, с низким потолком, напоминающая шкатулку, едва освещенная решетчатым окном в массивной стене. Это была темница, настоящая темница, но вот незадача: в ней не было узника.

Да, да! Комната оказалась пуста. Марина обшарила в ней каждый уголок (дверь мягко поддалась под ее тяжестью), и она смогла войти, надеясь отыскать хоть какое-то подтверждение вчерашним событиям. Живым не пахнет; мебели ни следа, нет даже жалкого топчана, на котором вчера, судя по жутким звукам, неизвестный измывался над Гвендолин. Только под окном стоит какой-то колченогий табурет. Марина, устало опершись на него коленом, взглянула сквозь решетку.

Сначала она увидела лес на горизонте, изгиб реки, очертания гор – наверное, где-то там и море. Затем показались вдали крыши деревенских домов, поляна вокруг замка, темно-зеленые лавровые кусты… и фигура человека, поспешно идущего между ними по узкой тропе.

Hесмотря на расстояние, Марина узнала его сразу – не столько взором, сколько дрогнувшим сердцем. Это был Десмонд, мелькнул – и скрылся, будто очень спешил куда-то. Они не виделись дня три, и Марина вдруг поразилась его красоте. Легкая, стремительная походка, вольный разворот плеч, гордо вскинутая голова. И какой у него властный, победительный вид. Если бы она задержалась в своих поисках на полчаса и сейчас только подходила к башне, они с Десмондом вполне могли бы встретиться вон за теми кустами.

Что бы он сделал? Сухо поздоровался и прошел мимо? Или с издевательской вежливостью поинтересовался: «Знакомитесь с окрестностями, дорогая кузина Марион?» Нет… он шел так быстро, что они, пожалуй, налетели бы друг на друга, и… Марина охнула, представив, как ударилась бы в твердую грудь Десмонда, а он, чтобы поддержать, схватил бы ее за руку или за талию. Схватил бы, прижал к себе, ощутив близко-близко бешеный стук сердца, уловив запах ее волос, ее кожи, увидев, как трепещет в глубоком вырезе грудь… Что, если та сила, которая несколько дней назад едва не бросила их в объятия друг друга, сейчас восторжествовала бы над ними?

Марина уже ощутила спиной жесткую, короткую траву, на которую ее опрокинул бы Десмонд, услышала жестяной грохот накрахмаленных нижних юбок, безжалостно сминаемых нетерпеливыми коленями, увидела пляску ветвей, растревоженных их слитными телодвижениями… вдруг ветки затрещали, земля разверзлась, Марина ухнула куда-то, почему-то больно ударившись коленями, – и с криком боли очнулась от своего сладостного бреда.