Страшное гадание

– Алан!

Но почему она зовет с таким отчаянием? Может быть, застала миленка с другой? Такое, увы, случается куда чаще, чем бедняжка может себе представить!..

Марина печально хохотнула, да так и замерла с открытым ртом, увидев черный клубочек, прокатившийся по лужайке от кустов к замку.

Что это? Неужели Макбет, которого Марина уже много дней не видела, словно и кот тоже заразился всеобщим отчуждением к ней? Ну, глупости, кот ведь белый, да и это существо гораздо, гораздо больше. Вот оно распрямилось и замахало руками, слишком длинными для его коротенького тела.

– Брауни, – так и ахнула Марина, – это брауни!

Значит, он вернулся – ведь уже сколько ночей Марина его не видала.

– Алан! – послышался новый испуганный зов, и Марина удивилась еще более: разве такое порождение нечистого духа, как брауни, может носить человеческое имя? Или это некое магическое имя для всех брауни? Тому оно несомненно знакомо: вот он остановился, неуклюже затоптался на своих коротеньких ножках и начал было медленно поворачиваться на зов, когда Марина неожиданно для самой себя окликнула:

– Алан! Иди ко мне!

Бог весть почему она это сделала… Не все можно объяснить, и самые важные шаги по дороге своей жизни мы совершаем, повинуясь не вещим предчувствиям, не гласу божьему, не собственным трезвым размышлениям, а некоему магическому «просто так», непонятно кем нам внушаемому: богом или дьяволом. Словом, она тихо крикнула:

– Алан! – И брауни замешкался, не зная, на чей зов спешить, а потом, поскольку новых окликов не последовало, со всех своих коротеньких ножек заспешил в сторону ближнего голоса – к Марине.

Она сама не знала, как смогла не кинуться прочь, стеная от страха и отвращения. Ей пришлось вцепиться в какой-то куст, чтобы удержать себя на месте. Это был можжевельник, но Марина даже не ощутила, что сухие ветки ранят ее пальцы, а во все глаза смотрела на приближавшийся к ней темный клубок. И в это мгновение взошла луна.

Марине не единожды в жизни приходила мысль о том, что луна куда любопытнее, чем солнце. Оно обреченно-равнодушно заливает людей светом, мало обращая внимания на их дневную суету. Луна же непрестанно подглядывает за человеческой жизнью, ибо ей достается ночная жизнь – тайная, скрытая, загадочная, чреватая самыми неожиданными открытиями, которые луна не может упустить, а потому отверзает свой любопытный взор в самые важные мгновения. Эта же мысль непременно пришла бы Марине в голову и сейчас, да только там не было места ни для чего другого, кроме ошеломления, ибо лунный луч, словно по заказу упавший на поляну, высветил не крошечного волосатого уродца с длинной бородой, красными веками, широкими плоскими ступнями – точь-в-точь жабьи лапы! – и длинными-предлинными руками, доходившими до земли, а…

– Господи милостивый! – выдохнула Марина, разглядев хорошенькое детское личико на уродливом мохнатом теле, и у нее обморочно зашлось сердце, но в тот же миг рука ужаса, оцепенившая ее, разжалась, ибо она разглядела длиннополое и длиннорукавное одеяние, что-то вроде неуклюжей шубенки, облегавшее ребенка. И ей уже не было страшно, когда дитя с разбегу кинулось к ней, так что Марине ничего не оставалось, как подставить руки, подхватить его и прижать к себе.

Ребенок счастливо засмеялся, и в алом ротике сверкнули жемчужные маленькие зубки. Не веря глазам, смотрела Марина на светло-голубые глаза, казавшиеся в лунном свете похожими на опалы, на льняные вихры, выбивавшиеся из-под круглой, плотно завязанной шапочки. Она уже видела это личико. Да нет, не может быть!

Ребенок на ее руках вдруг завертелся и плаксиво шепнул:

– Жарко, жарко…

Светлые бровки жалобно изломились. И в самом деле: ночь тепла, дитя набегалось, а в такой-то шубейке и в мороз взопреешь!

Марина осторожно поставила малыша на траву и принялась развязывать шапку, потом шубу, по счастью, просто туго подпоясанную, а не застегнутую.

Почувствовав прохладу, дитя радостно завертело головой. Шапочка вовсе свалилась, и лунный луч заиграл на гладенько причесанной головке.

– Ты кто? – спросило дитя. – Мамочка?

У Марины почему-то перехватило горло.

– Погоди-ка раздеваться, – сказала она хрипло. – Как бы не простыть на ветру. – И вновь принялась напяливать шапку на светлую головку, как вдруг дитя исчезло из ее рук.

Марина какое-то мгновение так и сидела на корточках, тупо уставясь туда, где только что был ребенок.