Последняя охота

У его ног валялись осколки разбитого цветочного горшка.

Михал Иваныч замер на пороге, тяжело дыша. Нет, тут все еще хуже, чем он думал. Они сошли с ума. Точно.

– Воло… Во-ло-дя! – корчась в истерическом смеховом припадке, выдавила Наташа. – Оно, конечно, Краснов мерзавец… Но зачем же картины портить?..

Михал Иваныч сел на пороге и, приложив руку ко лбу, завыл:

– Ой, е-о-о-о-о…

Свиридов снял с шеи импровизированное ярмо, то бишь картину Шишкина с испорченными мишками, и пробурчал:

– Ну и что – рукой взмахнул. Ничего смешного… Зацепил случайно.

Наташа приподнялась на кровати. Ее лицо стало серьезным. Понятно, что дикий смех был вызван только срывом натянутых нервов – разрядкой жуткого напряжения.

– Действительно – ничего смешного, – сказала она. – Особенно если учесть, что мне осталось чуть больше двух недель, чтобы вылезти из всего этого дерьма.

– Почему это – тебе? – жестко спросил Свиридов. – Не тебе… нам. Ты что, думаешь, я после того, что ты мне рассказала, буду сидеть и ждать, пока ты меня выкупишь или ко мне придут из прокуратуры?

– Вот я того и боюсь, что не будешь сидеть и ждать, – сказала Наташа. – Как же ты мог пойти на такое, а, Володенька?

Свиридов поднял на нее тяжелый взгляд, и она вспомнила его таким, каким он был в их самую первую ночь. И Наташе стало страшно.

– Кто ты? – выговорила она. – Ведь ты совершенно не тот, за кого себя выдаешь. Я давно подозревала, что ты скрываешь от меня свое прошлое.

– И настоящее – тоже, – отозвался Влад. Его лицо, искаженное было складками, разгладилось, и он, глубоко вздохнув, произнес: – Ну что ж, раз тебе так много известно, Натуля, я расскажу тебе все с самого начала. Все дело в том, что я никогда не служил в армии.

– Эк! – выговорил Михаил Иваныч, продолжавший сидеть на пороге, и сидел бы так еще невесть сколько, если бы Наташа не повернулась к нему и не сказала с раздражением:

– Папа, ты или туда, или сюда. И дверь прикрой. Тут не сказки для маленьких детей рассказывают, чтобы Димкина няня слушала.

– Сюда… – пробормотал Михал Иваныч. – И туда.

Но все-таки встал и дверь закрыл, а потом уселся с видом глубокой задумчивости на низкий пуфик и уткнулся лбом в сложенные лодочкой ладони.

– Значит, так, – медленно выговорил Влад, подходя к Наташе и садясь рядом с ней. – Ты меня это самое… прости. Я же ничего не знал. Правильно… Правильно ты говорила, что это я у тебя буду прощения просить. Только… только не…

– Не будешь? – с вызовом подхватила Наташа.

– Буду. Но не сейчас. Я тебе благодарен. Очень благодарен. Я в тебе не ошибался… когда подумал, что ты та, которая мне и нужна. Но только не время сейчас составлять идеальную пару и бороться за чистоту семейных отношений.

– Ты обещал рассказать, – напомнила Свиридова. – Рассказать правду о себе. Ты врал мне, когда говорил, что служил в армии, а потом вышел в отставку. Кто же ты на самом деле?

Свиридов, не глядя на нее, качнулся вперед, и в его руке невесть откуда появился пневматический пистолет, коих было раскидано по квартире чуть ли не два десятка. Влад глянул на стену, на которую только что села муха, и проговорил:

– А ты читала «Выстрел» из повестей Белкина?

– Ну, читала. Только при чем тут Пушкин?

– А при том, – сказал Влад и, почти не целясь, сухим выстрелом вогнал муху в плотные обои. – Стрелял он очень хорошо. – Свиридов повернулся к жене и, бросив пистолет на пол, добавил: – Почти как я. Я, Наташа, не охранник. Охранник – это для меня понижение по штату. Я – киллер.

Буркин издал горлом какой-то неопределенный звук, а Наташа проговорила:

– Ну что ж… Я примерно так и предположила. Ты раньше работал где-нибудь в ФСБ, да?

– В ГРУ. Особый элитный отдел «Капелла», который, по счастью, закрыт непосредственно президентским указом в конце девяносто третьего, а всех его сотрудников – меня, Фокина…

– И Фокин?! -…И еще двенадцать человек перебросили в Чечню, где начиналась война. Нам поставили задачу уничтожить генерала Дудаева. И мы ее выполнили, хотя это стоило жизни пятерым сотрудникам «Капеллы». – Свиридов качнул головой. – Я же волк, Наташа. Чистильщик. Я же с самых юных лет помечен кровью, даже бифштекс ем недожаренным, ты не заметила? Я ничего не умею делать в этой жизни. Кроме одного – убивать. Я же с двадцати двух лет, после окончания закрытой высшей школы Главразведуправления, был в «Капелле». Капитан ГРУ. А с девяносто шестого занимаюсь, так сказать, частной практикой.