Последняя охота

– Конечно, не понравилось, – сказал Влад. – Потому что таварыщ Горин изображал таварыща Сталына. У того же кадровая политика, сам знаешь, какая была.

– Ну да… Сталина. Через три дня Горин встретился со мной лично и сказал, чтобы я готовил отработку депутата облдумы Нагоги.

– Нагоги? – поднимая голову, сказал Свиридов. – Это такой жирный ублюдок, которого взорвали в трехстах метрах от дачи Горина? Который…

– Да, да, – поспешно перебил его Липский. – Тот самый, который взорвался в ста метрах от твоего «Фольксвагена». Когда тебя угораздило увязаться за «Ауди», в которой была твоя жена… Я это позже узнал, Фокин сказал, а Фокину сказал ты сам. Мы вычислили твою машину по сигналу, который испускал «жучок». Мы тебя запеленговали. Ты же сам потом тот «жучок» из машины вытащил. По крайней мере, пеленгов больше не было.

– Ну да, вытащил. Значит, ты тоже был на даче Горина, когда туда привезли Наташку? – При этих словах Свиридов удивился самому себе, потому что выговорил эту фразу спокойно и, в общем-то, доброжелательно.

– Я подумал, что ты замыслил что-то нехорошее, раз без моего ведома торчишь ночью неподалеку от дачи шефа. И потом, Горин рассказал мне о твоем гээрушном прошлом, он, кажется, тебя давно знает. И я…

– И ты послал двух амбалов, которых разделал под орех мой замечательный тесть Михал Иваныч, – перебил его Влад. – Все это мне известно. Вот только один вопрос: ты уже тогда думал, что я могу предпринять какие-то враждебные действия? Мало ли что там было у меня в прошлом, против тебя-то, кажется, я никогда не злоумышлял.

Липский долго смотрел на Свиридова и со вздохом кивнул:

– Да, я так подумал. Добром все это закончиться не могло. Дело в том, что Горин положил глаз на твою жену. Конечно, я и мысли не допускаю, что он из-за одного увлечения… Если это можно сказать о таком человеке, как Багор… Что он из-за этого устроит такую свистопляску. Что-то тут другое… Но что он твою Наташку приметил и наводил справки – это точно.

– Почему ты так думаешь? – прищурился Влад.

– Потому что он наводил справки через меня.

Свиридову вспомнились слова капитана Курганова, сказанные непосредственно перед бессмысленным (бессмысленным ли?) убийством Лены Любимовой: «Значит, вот она какая – эта Наташа Свиридова, из-за которой заварилась такая каша? Красивая. Но красивых много, и получше есть, а тут такая свистопляска…»

– И что же ты сказал ему о Наташе?

– Все, что знал.

– И даже сверх того, – продолжил Свиридов. – Но ты ничего не рассказал мне о Краснове.

– А я ничего толком о нем и не знаю. Какой-то мелкий человечек из окружения Багра.

– Мелкий?

– Не знаю… – Липский замялся. – Мне показалось, что они старые знакомые. Может, на зоне вместе чалили. Горин, конечно, со всеми свысока обращается и с этим Красновым тоже, но мне показалось, что с Красновым он как-то получше, попроще обходится.

– Детектив… – пробормотал Свиридов. – Черный плащ… А меня-то зачем тут держат? Кончили бы – это понятно. А то как в заложниках.

– А я как раз и хотел тебе сказать. Сегодня вечером тебя собираются продать твоей жене.

Если бы Свиридова стукнули молотком по голове, усугубив и без того разламывающую мозги боль, он не отреагировал бы сильнее – вскинулся, привстав на кровати, и неосторожно смахнул на пол весь свой завтрак, оставшийся примерно наполовину недоеденным.

– Про-дать? – прорычал он. – Наташке?!

– Ну да, за пятнадцать тысяч долларов.

– Да что же это за издевательство такое, мать вашу? – рявкнул Свиридов. Игнорируя появление в дверях Кабана, он вдруг неуловимо быстрым движением бросился на Анатолия Павловича. Тот прохрипел какое-то ругательство, но Влад все-таки дотянулся до него и, крякнув, попытался нанести сочный удар в челюсть.

Будь Свиридов здоров, у Липского не было бы шансов. Но в голове все плыло и грохотало, из марева перед глазами то выныривало, то снова таяло ставшее ненавистным широкое лицо шефа, и потому Свиридов ничего не успел. Ничего – кроме как рухнуть на пол и больно въехать плечом в ножку кровати.

Грубые руки Кабана подняли его и, ткнув лбом в железную спинку кровати, приковали к ней наручником.

– Нехорошо так поступать, Володя, – донесся до него далекий голос Липского. – Я к тебе со всей душой, а ты тут такое вытворяешь. Нехорошо.

– Да пошел ты… – пробормотал Свиридов и сплюнул на пол кровью, обильно текущей из разодранной и стремительно набухающей губы.