Книга для таких, как я

Будучи счастливым обитателем последнего этажа, оказавшись в лифте со случайным попутчиком, я, как правило, жизнерадостно сообщаю ему, что еду на самый верх, дабы означенный попутчик мог самостоятельно манипулировать кнопками. Так было и на сей раз.

— Так вы на последнем этаже живете? — завистливо вздохнул мой попутчик. — Из ваших окон, наверное, всю Москву видно! Вот бы посмотреть…

Я вежливо ответил, что всю Москву не видно, конечно, но кое-что разглядеть в ясную погоду можно: Университет, к примеру… А потом запоздало удивился: неужели мой спутник ни разу в жизни не поднимался на двенадцатый этаж дома, в котором живет? Нет, говорит, не поднимался. Чего, дескать, мне на двенадцатый этаж ездить, если я на пятом живу?! На том мы и расстались, поскольку лифт как раз остановился на означенном пятом этаже.

Спутник мой отправился домой дохлебывать свою остывающую судьбу, разбавленную, вероятно, вчерашним борщом и обязательным ежевечерним пивом, а мы с лифтом поехали дальше; при этом я, кажется, тоже гудел и дребезжал от напряжения.

Очень уж поучительной оказалась история моего соседа, который хочет посмотреть на Москву из окна двенадцатого этажа, завидует счастливчикам, кои могут проделывать это ежедневно, но при этом ни разу в жизни не поднимался выше своего пятого — хотя, казалось бы, что может быть проще?! Нажать кнопку с цифрами 12 вместо привычной кнопки с пятеркой; вернуться домой, к судьбе, борщу и пиву, на несколько минут позже, чем обычно, всего несколько минут придется затратить на исполнение желания, почти мечты, черт побери!

Метафора столь прозрачна, что расшифровывать ее вряд ли требуется. Замечу лишь, что не следует высокомерно взирать на нелепую проблему нелепого моего соседа: все мы, ясен пень, в одной лодке. Памятуя об этом, я теперь поднимаюсь домой пешком, задерживаясь у окна на каждом этаже. И не потому даже, что привычный пейзаж удивительным образом меняется по мере смены окон, а просто потому, что окно есть вещь, наиболее пригодная для глядения сквозь него1. Других причин не требуется, правда?

2000 г.

Как я был "культовым писателем"

Знаменитым я, кажется, еще ни разу не просыпался.

Голодным просыпался, счастливым тоже; просыпался я озабоченным, хмурым, веселым и возбужденным. Знаменитым — нет, ни разу. Зато однажды я проснулся "культовым писателем". Правда, в момент пробуждения я об этом не догадывался, поэтому все физиологические процессы в организме протекали обыденным образом.

Уж не помню, с какой именно трибуны меня тогда окрестили "культовым писателем". То ли в "Harper's Bazaar", то ли в первом, малобюджетном еще и милом, воплощении столичной «Афиши», то ли в газетке какой вечерней — этот провал в памяти уже ничем не залатаешь, ибо с коллекцией рецензий у меня обстоит примерно так же, как с изучением химии в школе: с самого начала запустил, а потом понял, что проще махнуть рукой. Как бы там ни было, но в тот знаменательный день я получил письмо от молодого человека, который делает один из сайтов, посвященных моей персоне. "Если ты у нас теперь культовый писатель, значит, я — культовый веб-мастер?" — справедливо предположил скромный труженик скрипта и интерфейса.

Поскольку до того дня "культовым писателем" меня никто никогда не называл, я почувствовал себя польщенным. А когда я чувствую себя польщенным, я, как правило, предпринимаю некоторые усилия, чтобы сбить с себя спесь. В данной ситуации это было проще простого: будучи опытным пользователем интернета, я воспользовался поисковой системой «Яндекс», почитал первые 20–30 ссылок, выяснил, сколько нас таких, «культовых», упал, отжался, расслабился. Потом долго еще веселился, то и дело представляясь собеседникам в деловой переписке: "Здравствуйте, меня зовут Макс Фрай, я работаю культовым молодежным писателем…"

Не помню, как в точности обстояли дела два-три года назад, но сегодня на запрос "культовый писатель" поисковая система «Яндекс» сулит 827 ссылок, а щедрый «Рамблер» — так и вовсе 2481 документ. Там, разумеется, можно откопать весь список, обязательный для прочтения во времена наших с вами "страданий молодого Вертера" (Гессе — Булгаков — Ричард Бах — «Коркисы» etc.), еще один список, не менее обязательный здесь и сейчас (Сорокин Пелевин — Эко — Павич — etc. - etc. - etc.), и еще множество имен, знаковых и не очень. Среди писателей, хоть единожды названных «культовыми», обнаруживаются авторы гиперпопулярные, популярные, малоизвестные, никому не известные и даже те, чьи имена в сочетании с настоящим эпитетом выглядят, мягко говоря, нелепо.