Письмо королевы

Алёна, наверное, тоже была знатоком (все же этот балет она видела раз пятнадцать), но очень любила первое действие. И нынче наслаждалась от души, и даже неотступные и очень тягостные воспоминания о ссоре с Дракончегом и зрелище графа Альберта в исполнении Петра Фоссе не могли ей отравить удовольствие. Удивительно прекрасно все нынче танцевали: и почти полностью сменившийся кордебалет, и очень молодая пара в па-де-де, и прелестная, тонкая, легкая, хотя и несколько высоковатая, возвышавшаяся на голову и над подругами, и над матушкой, и над обоими своими кавалерами Жизель – Василина Васильева, и мрачно-ревнивый Ганс (немедленно снова вспомнился Дракончег)… И даже Петр Фоссе оказался не так уж плох, честное слово, особенно если учесть, что на нем было глухо-черное трико, и удлинявшее, и стройнившее мощные ноги. Да, собственно, много ли требуется от партии графа Альберта в «Жизели»? Это вам не Зигфрид из «Лебединого озера». Альберт – более или менее статичный инструмент для поддержек. Выразительность страданий выпадет в этом балете на долю Ганса, который сначала своими изобличениями – а ведь он искал только правды, он вывел на чистую воду лгуна и ловеласа графа Альберта, который так и так разбил бы сердце Жизели, ведь он был обручен с графиней Батильдой! – довел Жизель до могилы, а потом был замучен виллисами. И зачем он только потащился на кладбище среди ночи? Знал ведь, что там блуждают призраки красавиц, умерших до свадьбы по вине неверных возлюбленных!..

Словом, первым актом Алёна осталась более чем довольна, и в антракте решила усугубить удовольствие в буфете. По пути вспомнила, что вахтерша Ольга Сергеевна вчера советовала посмотреть выставку каких-то фотографий. Ну, посмотрит после спектакля.

Буфет Оперного был столь же несуразен внешне, как и вообще весь театр, которому, по мнению Алёны, очень сильно не хватало пышности и помпезности. Она была твердо убеждена, что театров не пышных и не помпезных быть не может как таковых, именно поэтому не могла смотреть на стеклобетонную Opera Bastille в Париже. Ну, Оперный был родной, другого все равно нет… ах, был бы такой, как Драматический, напоминающий роскошный торт… однако на нет и суда нет. Зато именно пирожные-корзиночки с кремом были в буфете Оперного до невозможности хороши!

Наверное, это шло из детства. Театр – корзиночка в антракте – стакан ситро или крем-соды… Теперь она заменяла ситро или крем-соду бокальчиком мартини бьянко, которое к корзиночкам подходило неимоверно. И возвращалась в зал с чуточку кружащейся головой, которая при первых же звуках увертюры ко второму акту начинала кружиться еще сильней, и все земное, мучительное, печальное улетало прочь. Оставались только красота музыки и красота движения. Почти как в танго!

Феерические сильфиды, воистину призрачные создания! Мирта зловеще-обворожительна. Бедный Ганс, вот они его затанцевали, загубили, как ни молил он Мирту… Граф Альберт ничего, очень трогательно танцует с тенью Жизели… ах, красота, Жизель ну просто… Голова кружится, кружится… Музыка уносит, уносит… Или это она в сочетании с мартини так действует? Да какая разница, действует – и ладно!

И вот с рассветом исчезают тени виллис, исчезает и Жизель, Альберт сам не знает, то ли радоваться, что остался жив, то ли тосковать по Жизели. Нет, ну молодец Петр Фоссе, зря вахтерша его честила!

Алёна хлопала, не жалея ладошек, занавес закрывался и открывался снова, и еще раз, и еще… «Интересно, Фоссе меня видит? Наверное, теперь решил, что я и впрямь неистовая поклонница его таланта. Вчера автограф взяла, сегодня на спектакль пришла…»

Наконец занавес окончательно задернули. Алёна вышла из зала, спустилась по лестнице – да так и ахнула при виде толпы, обступившей гардеробную. Четыре немолодые тетеньки просто с ног сбивались, бегая туда-сюда. Нет, для такой работы кто-нибудь порезвей нужен.

Сильно дуло по ногам. Может, кто и ходит теперь в театр в сапогах, но Алёна всегда брала с собой туфельки. Оно, конечно, комильфо, но пока достоишься в очередище и получишь сапоги и куртку, замерзнешь начисто!

Ага, самое время посмотреть выставку фотографий. Где она может быть? Наверное, на втором этаже?

Она пошла вверх по лестнице. Вслед зацокали высокие каблучки. Какая-то женщина в изящной черной норковой шубке, на которой нежно и невинно смотрелась короткая белокурая коса, видневшаяся из-под маленькой, черной же норковой шапочки, обогнала Алёну, преодолев лестницу в три гигантских шага (ее узкая юбка едва не лопалась на хорошеньком точеном задике), в фойе подскочила к какой-то табличке, висевшей на стене на крючочке, сняла ее – и пошла к другой лестнице, зацокала каблучками, спускаясь.