Госпожа сочинительница

— Пропала я, пропала!

Наталья с первой минуты ни на капельку не отделяла себя от князя Ивана, свою судьбу от его судьбы. Она уже сразу готова была с ним хоть на высылку, хоть на плаху, хотя, честно говоря, в своих полудетских страхах и вполне взрослых, женских предчувствиях она даже и вообразить не могла себе того, что их ждет. Ей-то казалось, что жених ей достался — ангел божий, ни в чем дурном не замешанный и ни о чем дурном не помышляющий.

Было, однако, нечто, о чем она знать не знала, ведать не ведала, нечто, что скрывалось от всех людей и будет скрываться еще девять лет… пока сам же князь Иван не откроет тайну и не погубит окончательно и себя, и еще множество своей родни и усугубит несчастья своей безвинной страдалицы-жены. Тайна сия была — история духовного завещания молодого императора Петра Алексеевича. И она, как станет сейчас ясно, не относилась к числу тех, которой можно хвастаться на каждом углу и даже хвалиться ею шепотком.

Когда сделалось неоспоримо, что дни злосчастного императора сочтены, князь Алексей Григорьевич собрал у себя всех Долгоруких. Все были — тертые калачи, им нечего было рассказывать о том, что счастье зыбко и переменчиво, а люди живут не по божьим милосердным заповедям, а предпочитают падающего толкнуть. Сам Алексей Григорьевич никогда не жил иначе, а потому и не ждал ни от кого милости. Единственное средство спасения для Долгоруких было — не выпускать ту власть, которую они вот только что держали так крепко и которая теперь из рук песком высыпалась, угрем выскальзывала. Известно было, что царь молодой не написал духовной, то есть последнего завещания передачи власти, а сейчас он в таком состоянии, что вряд ли уже что-то напишет. В агонии он.

Алексей Григорьевич безо всяких экивоков предложил составить подложную духовную, а в оной провозгласить преемницей власти государыню-невесту Екатерину Долгорукую. Духовную он предлагал изготовить в двух списках: один князь Иван будет держать наготове и, буде случится у царя прояснение сознания и прилив сил, подсунет ему на подпись, ну а сам тем временем на всякий случай подмахнет второй список как бы под руку царя (князь Иван умел подделывать государев почерк неотличимо). Если подпишет Петр бумагу — хорошо, ну а если помрет, не сделав последнего и столь жизненно важного для Долгоруких распоряжения, — что ж, они подстелят своей собственной соломки…

Братья Долгорукие — и Григорьевичи, и Владимировичи, и Лукичи — не все согласились с князем Алексеем. Фельдмаршал Василий Владимирович вообще хлопнул дверью и ушел из дворца Алексея Григорьевича. И то спустя девять лет спасет ему жизнь. Остальные же гласно или негласно замысел Алексея Григорьевича одобрили. Князь Иван хоть и с робостью в душе, но и впрямь неотличимо подписал за императора фальшивую духовную, а со вторым, чистым, списком отправился в государеву опочивальню — стеречь удобный случай.

Однако случая сего он так и не устерег. При умирающем императоре неотлучно находились Андрей Иванович Остерман и камердинер Степан Васильевич Лопухин (их-то и винит молва в злоумышлении на жизнь молодого царя), а также доктор Николас Бидлоу, который, увы, получил доступ в царскую опочивальню слишком поздно, когда все дело было уже заговорщиками слажено. Петр в сознание прийти-то пришел, но лишь на миг — чтобы привстать и выкрикнуть:

— Запрягайте! Я еду к сестре! — разумея свою любимую сестру Наталью Алексеевну, умершую двумя годами раньше.

После слов сих он упал на постель и отправился туда, куда и собирался.

Рыдающий, испуганный, нетвердо державшийся на ногах князь Иван попробовал было пробежаться по коридорам Кремля и прокричать:

— Да здравствует императрица Екатерина! — однако никто его не поддержал.

Тогда молодой Долгорукий отправился к отцу и отдал ему оба списка завещания, которые Алексей Григорьевич спустя несколько дней сжег, понимая, что дело проиграно и надобно во всем полагаться на волю божию…

Именно это оставалось делать и бедной графине Наталье, к которой вечером того же несчастного дня приехал жених и с рыданиями принялся рассказывать о последних минутах повелителя и друга. О духовной он, понятно, ни словом не обмолвился. Да и, казалось, к чему об этом говорить? Довольно того, что влюбленные рыдали и многажды поклялись: их ничто не разлучит, кроме смерти! Наталья и впрямь готова была тогда с милым все земные пропасти пройти. Собственно, что ей и придется вскоре сделать.