Госпожа сочинительница

Князь Иван, за эти месяцы изгнания понявший, что единственная душа на всем свете, которая воистину любит его и которая без памяти ему предана, — это его жена, утешал ее как мог. И так велика была их взаимная любовь, что мысль: мы предназначены друг для друга, мы рождены друг для друга, нам друг без друга жизни нет, — могла в те горькие дни и ночи утешить их и вселить надежду на милосердие божие.

Да, приходилось им уповать только на небеса, потому что люди от них совершенно отвернулись. Даже и свои, родные.

Долгорукие дали волю своей неприязни к князю Ивану (а ведь именно ему они были в прежние времена обязаны всеми почестями, богатством, чинами!), как если бы именно его считали виновным в обрушившихся на них бедствиях. Ну а заодно претерпевала множество мелочных придирок, криков, упреков и Наталья. Больше всего ее винили в дурости да глупости: жестокая долгоруковская фамилия словно бы презирала ее за то, что она не бросила Ивана, не отреклась от него. Окажись у кого-то из них, из Долгоруких — у того же князя Алексея Григорьевича, у той же злосчастной разрушенной невесты Екатерины — возможность купить себе хотя бы остатки прежнего роскошества ценой отречения от родных, они сделали бы это, не оглянувшись! Поэтому беззаветная преданность Натальи бесила их. А также бесила ее непрактичность, неумение собраться в дорогу, нехватка у молодых съестных припасов — это ведь значило, что у них нечем было поживиться.

Придирались ко всякой мелочи, не щадили ни в чем. Снимаются с места для дальнейшего следования — молодых не ждут. Разбивают палатки, чтобы стать на ночь, — лучшее место князю-отцу, потом устраиваются сыновья и дочери, потом только черед молодых. Как-то раз среди ночи Иван с Натальей палатку себе разбили в темноте на болотине, а утром подивились, что не потонули!

Единственным человеком, кто о Наталье заботился (князь Иван хоть и любил милую жену, и жалел, но заботиться все же не мог — не умел попросту), оказалась ее «мамзель» — Мария Штаден. Она готова была сопровождать любимую воспитанницу хоть на край света. Однако, когда добрались до Касимова, выяснилось, что дальше ей следовать нельзя: путники отправятся далее водою, и чужестранке должно было воротиться. Пока судно для ссыльных строили, Мария утеплила каютку для молодых, стены обила тряпками, щели законопатила, чтобы сырость не проникала. А потом, когда Наталья отправилась в дальнейший путь, отдала ей свои последние деньги — 60 рублей. Больше у нее не было, а на милость Долгоруких, как поняла воспитательница, надежды никакой…

Лишилась в эти дни Наталья и своей горничной: прислуги велено было оставить лишь десять человек на всех, ну, княжны-золовки и настояли, чтобы вместо ее девки взять помощницу прачке, она-де и станет прислуживать молодой княгине. Но та ничего не умела, поэтому в дальнейшем Наталье приходилось надеяться только на себя.

И вот отправились… От Марии Штаден оторвали Наталью без памяти, потом она долго в каютке своей лежала, приходя в себя. Да и потом большинство времени она проводила именно там, лежа на руках у Ивана, потому что начинались первые месяцы ее беременности, самые тяжелые: Наталью беспрестанно тошнило, и эти страдания усугубляли тяготы пути.

А был путь долог до невероятности — долог, труден, уныл… Наталья развлекала себя, как могла. Например, купит у рыбаков осетра (в те времена рыба дешева была), привяжет на веревочку, и он рядом плывет, чтобы не она одна невольница была, осетр с нею. Девчонка она была еще, конечно. Ей бы в куклы играть, а тут такие напасти, да к тому же беременность…

Солдатская команда, которая правила судном, мало что понимала в деле хождения по рекам. И сколько раз путники оказывались на волосок от гибели! Как-то раз попали в водоворот, даже якорь оторвало. Потом течением затянуло в сущий омут, который начал засасывать прибрежную землю… Команда солдатская приготовила лодки, чтобы спасаться, бросив арестантов, но, видимо, те еще не исчерпали своих страданий, не доверху чашу испили, потому что омут смилостивился и добычу свою выпустил.

Когда доплыли до Соликамска и отправились дальше в повозках, Наталья сначала радовалась: очень сильно настрадалась она на воде. Однако дольнейший путь пролегал по горным тропам, где повозка жалась к отвесной скале, чтобы не сорваться в пропасть, а лошадей приходилось запрягать только цугом. О, эта дорога стала несчастным воистину приснопамятна! Как-то раз весь день шел дождь и так всех вымочил, что путники вышли из колясок, будто из реки — со всех ручьем текло. Вдобавок, заходя в избушку, где надлежало в тесноте ночевать, Наталья, которая была высока ростом, нечаянно ударилась головой о низкую матицу и едва не разбила голову. Иван уж думал, что она насмерть убилась. Но она была молода, оклемалась, а вот свекровь ее, княгиня Прасковья Федоровна Долгорукая, в тот день так простудилась, что у нее руки и ноги отнялись, а спустя два месяца она умерла, исхлопотав, таким образом, для себя досрочное помилование у судьбы.