Госпожа сочинительница

Или вот еще одно мнение о чете Гиппиус — Мережковский: «Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг к другу. Он — маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось полуседой, вольно растущей бородой и тем легким взвизгиванием, с которым переливались слова, когда Дмитрий Сергеевич раздражался. Держался он с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческих философов. А рядом с ним — Зинаида Николаевна Гиппиус. Соблазнительная, нарядная, особенная. Она казалась высокой из-за чрезмерной худобы. Загадочно-красивое лицо… Пышные темно-золотистые волосы спускались на снежно-белый лоб и оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум. Яркий грим, головокружительный аромат сильных, очень приятных духов. Держалась она как признанная красавица, к тому же — поэтесса…»

Этот отзыв, с почтительным придыханием на последнем слове — поэтес-с-са!!! — принадлежит родственнице Валерия Брюсова, Брониславе Погореловой, и тут явно чувствуется налет той исступленной любви, которую Брюсов одно время питал к «Зинаиде прекрасной».

А между тем объективно ее считали не слишком-то талантливой, хотя и интересной поэтес — с-сой.

• О, ночному часу не верьте!
• Он исполнен злой красоты.
• В этот час люди близки к смерти,
• Только странно живы цветы.
• Тёмны, тёплы тихие стены,
• И давно камин без огня…
• И я жду от цветов измены, —
• Ненавидят цветы меня.
• Среди них мне жарко, тревожно,
• Аромат их душен и смел, —
• Но уйти от них невозможно,
• Но нельзя избежать их стрел.
• Свет вечерний лучи бросает
• Сквозь кровавый шелк на листы…
• Тело нежное оживает,
• Пробудились злые цветы.
• С ядовитого арума мерно
• Капли падают на ковер…
• Все таинственно, все неверно.
• И мне тихий чудится спор.

«Электрические стихи» — чуточку насмешливо отзывался о поэзии Зинаиды Гиппиус Бунин. Адамович присовокуплял: «Строчки как будто потрескивают и светятся синеватыми искрами». Ну, если говорить конкретно об этом стихотворении, здесь вдобавок еще переночевал безумно в то время модный Метерлинк с его «Разумом цветов»…

Прозаиком Зинаида считалась довольно среднего уровня. Ее эссе, написанные под псевдонимом Антон Крайний, имели, конечно, право на существование, но не несли в себе какого-то уж прямо-таки сверхъестественного творческого открытия. Разве что ее рассуждения о жизни и быте… Но об этом ниже.

В самой Зинаиде не было истинного таланта — того, что она называла «музыкой». Она это понимала, всю жизнь мучилась этим. Но тщеславие являлось воистину ее любимым грехом, и она пестовала, лелеяла, обожала этот свой грех — строила для него пьедестал на том основании, что «музыку» в других людях она умела различать совершенно безошибочно и тонко, и тянулась к ней всем своим существом… всей душой.

• Ну никуда не деться от этого слова!
• Я вижу край небес в дали безбрежной
• И ясную зарю.
• С моей душой, безумной и мятежной,
• С душою говорю.
• И если боль ее земная мучит —
• Она должна молчать.
• Ее заря небесная научит
• Безмолвно умирать.
• Не забывай Господнего завета,
• Душа, — молчи, смирись…
• Полна бесстрастья, холода и света
• Бледнеющая высь.
• Повеяло нездешнею прохладой
• От медленной зари.
• Ни счастия, ни радости — не надо,
• Гори, заря, гори!

Поэт Георгий Иванов, знавший Зинаиду очень близко, очень любивший ее и, наверное, даже влюбленный (несмотря на то что был женат на красивейшей из женщин своего времени, Ирине Одоевцевой, тоже, с позволения сказать, поэтессе), понимал ситуацию так: «Ей, да и ему, Мережковскому, нужен был дух в чистом виде, без плоти, без всего, что в жизни может отяжелить дух при попытке взлета, они оба были в этом смысле людьми „достоевского“, антитолстовского склада — склада, определившего то литературное движение, к которому они оба принадлежали и которое одно время даже возглавляли. Не случайно Зинаида Николаевна в последние годы жизни называла себя бабушкой русского декадентства».