Госпожа сочинительница

«К мужчине?» — не без брезгливости вопросил некий голос, всегда живший в тайниках ее натуры, поскольку с восторгом наблюдала Катерина Романовна только за женской, но никак не за мужской красотою.

Красота мужского лица? Мужского тела? Она почитала даже сами мысли об том нелепыми и непристойными…

И уклончиво ответила сему тайному голосу:

«Ну и что же? Это ведь не в жизни будет, а только в истории моей! Каждый сочинитель по мере сил своих лжив в изящной словесности, не то читатели с тоски небось померли бы — только про истинное да правдивое читать! Когда-нибудь я напишу, непременно напишу историю своей жизни, и даже если страстная любовь к мужчине меня обойдет, я все ж ее изображу — и для того, чтобы выставить себя в возможно более выгодном свете, и для того, чтобы сделать сочинение мое привлекательным для грядущего читателя, но главное — чтобы заставить прочих дам мне завидовать. Вот-де эта Дашкова — собой не бог весть что, так нет же — возбудила к себе страсть неистовую в супруге и сама на неистовые чувства способна оказалась! Напишу что-нибудь в таком роде: „В этой нечаянной встрече и взаимном более чем благоприятном нашем впечатлении я видела особые следы провидения, предназначившего нас друг другу…“ А что до того, какие мечты и грезы будут меня волновать на деле, — это уж останется моею сокровенной тайною!»

Провозгласив, таким образом, свое будущее творческое кредо (как выражаются литературные критики — люди, склонные к патологоанатомическому подходу к писательскому ремеслу), Катерина Романовна и не заметила, что видит себя с Дашковым уже обвенчанною…

Теперь чаемое осталось воплотить в жизнь.

И вновь сложились к тому благоприятные обстоятельства! На балу у дядюшки Воронцова князь Михаил Дашков был представлен Катерине Романовне. Заиграли аллеману, но девица приняла строгое выражение, напрочь исключавшее приглашение к танцу. Впрочем, князю Михаилу медведь на ухо наступил, он тоже был в танцах не больно силен и славу галантного кавалера завоевал и поддерживал отнюдь не ужимками и прыжками танцевальными, а задушевными разговорами с миленькими барышнями и даже хорошенькими дамами. Вот и теперь, играя глазами, он сопроводил Катерину Романовну в укромный уголок залы и, усадив в кресло, пристроился рядом в почтительном полупоклоне, спросив:

— Помните ли, графиня, тот вечер, когда я имел удовольствие видеть вас впервые?

Катерина Романовна послала ему взгляд, который с известной натяжкою можно было бы считать игривым. Дашков, составивший о ней представление как о сущей колоде в роброне, малость воспрял духом и с более приватной ноткой в голосе вопросил:

— Ах, как светила луна, не правда ли? Согласитесь же, милая графиня, есть нечто чарующее в тех лучах, кои изливает луна в два сердца, друг к другу расположенные и друг для друга созданные?

Подобную околесицу князю Михаилу приходилось нести сплошь и рядом. Находились барышни, кои немедленно подхватывали брошенную перчатку и вступали в сию незамысловатую словесную дуэль; другие отмалчивались, играя глазами и рассыпая вороха взглядов, говоривших громче слов… Однако оригинальностью своего ответа Катерина Воронцова оставила их всех далеко позади и надолго, на несколько лет отбила у князя Михаила охоту романтически зубоскалить с дурнушками, да и с хорошенькими — тоже.

Она задержала взгляд на красивых миндалевидных очах князя Михаила, из-за которых между иными дамами Дашков игриво прозывался «notre ravissant Tcherkesse», «наш обворожительный черкес», и призывно махнула проходившему мимо хозяину дома. А когда граф Воронцов приблизился, громогласно заявила:

— Дядюшка, князь Дашков только что просил моей руки!

Самое малое десять человек поворотили головы на эту реплику. На счастье, князь Дашков был страстный игрок в покер и не понаслышке знал, что такое — блефовать. Перед главным сановником империи он сумел изобразить живейшую радость от столь внезапно свершившейся помолвки, а перед Катериной Романовной даже измудрился состроить божественный восторг, удержавшись, словно утопающий за соломину, за мысль: ну, она хоть богата! И положился на русский авось…

К слову сказать, для Михаила Ивановича Дашкова жизнь в браке с Катериной Романовной устроилась не столь уж дурно. Столь скоропалительно приобретенная жена его и впрямь оказалась отнюдь не бесприданницей, а главное, на кубышке своей не сидела, а щедро позволяла лазить туда своему расточительному супругу. Она искренне старалась понравиться свекрови и даже стала изучать русский язык, ибо на нем говорили в Москве, где жила старшая княгиня Дашкова, а Катерина Романовна на немецком да французском изъяснялась куда лучше, чем на языке родимых пенат. Однако вскоре освоила его изрядно. Забавы весьма жадного до женского тела супруга она разделяла, конечно, без особенной охоты и даже стиснув зубы, однако никогда ему не отказывала. Всякий мужчина знает: иной раз так приспичит, что и на родную перину взлететь готов, коли до чужой не добежать! Князь Михаил был из породы петухов — какую курочку топтать, ему было без разницы, а оттого Катерина Романовна дважды подряд беременела.