Разборки в Японском море

Валентина тронула его между ног и с обидой и горечью простонала:

– На «Кураже» ты был не таким… Что тебе мешает? Алкоголь? А может, – захотела она его подковырнуть, – у тебя с этим проблема? Ну так давай порнушку посмотрим!

Она рассмеялась истерическим смехом уязвленной женщины. Встала с постели и прошла к занавешенному окну.

Рок не понимал, что ему мешает. Тело Валентины хоть и было, по его понятиям, несколько массивным, но такие тела как раз и нравятся большинству мужчин – сочные, зрелые, со скульптурными формами, не грузные, но и не худые. Валентина вполне могла бы сниматься в «Плейбое» или любом другом подобном журнале.

– Может, ты любишь танцы и прочую ерунду? – обиженно усмехнулась Валентина. – Только скажи.

Она говорила намеренно оскорбительно-сухим тоном, но Рок чувствовал, что в ней закипает бурное возмущение. Сергей невольно провел сходство между сестрой и братом.

– А лучше проваливай отсюда! – разразилась диким криком Валентина. – Чтоб духу твоего здесь не было, импотент несчастный!

Рок медленно поднялся с кровати. Валентина не могла вынести столь равнодушного прощания. Она подлетела к Року и замахнулась на него. Ее раскрасневшееся лицо исказила гримаса злобного отвращения. Рок перехватил руку и толкнул Валентину на кровать. Она задрала ноги, пытаясь всадить их ему в грудь. Но он уже налег на нее и зажал ей рот похожим на вампирский укус поцелуем.

– У-у-у, – мычала Валентина.

Рок на секунду отстранился, спустил штаны и снова накинулся на Валентину. Та смотрела на него с каким-то боязливым удивлением, как смотрят на буйнопомешанных. Когда же она почувствовала Рока внутри, глаза ее расширились, она застонала и обхватила его ногами. Он брал Валентину штурмом, и в этом порыве было столько же вожделения, сколько злости. Было даже раздражение и желание побыстрее с этим покончить. Он не заботился о том, доставляет ли ей наслаждение, хотя она звериным завыванием и царапаньем вроде бы выражала восторг. Он усилил амплитуду циклических рывков, желая таким образом принудить Валентину к молчанию или к более сдержанным стонам, но подобная резкость только раззадорила ее. Ее наманикюренные ногти рвали на его спине рубашку. В последнем душераздирающем взлете, означавшем, видимо, оргазм, она уже руками рванула ткань рубашки, и та лопнула с гулким треском, добавляя к завываниям Валентины аккорд будничной материальности. И тогда руки Валентины, как две взбесившиеся фурии, вцепились Року в волосы. Она с надрывной силой притянула к себе его голову, так что их рты вжались с болью друг в друга, словно голодные хищники. Рок почувствовал на деснах прелый и теплый вкус крови, и это его возбудило. Едва он дернулся в последний раз, новая плотская страсть, не озабоченная безрассудной тратой телесных сил, заставила его перевернуть задыхающуюся, бормочущую, размягченную Валентину на живот.

Он вдавил ее лицо в измятую простыню. Валентина издала жалобный стон – крика не получилось. Стремительно Рок овладел Валентиной во второй раз. Потом, словно пиявка, напившаяся крови, откачнулся, упал на спину и тяжело задышал. Валентина, опасавшаяся – едва оказалась на животе, – что Рок воспользуется запретным маленьким отверстием, а потому сконфуженно сжавшаяся вначале, облегченно и благодарно покорилась ему, как только поняла, что Рок собирается идти проторенной тропой. Она принялась всячески понукать Рока, неуклюже обхватывая его руками и шевеля ягодицами. Те подпрыгивали и метались, часто не в унисон основному ритму. Потом уже Валентина встала на колени, и Рок тоже поднялся, поймав ее тяжелые груди и одновременно притягивая ее на себя. Почувствовав приближение оргазма, Валентина, точно обессилев, снова скользнула на живот, увлекая за собой пирата. Стиснутая зубами простыня не дала пробиться истошному воплю, Валентина ограничилась протяжным обмирающим стоном, а потом, когда Рок свалился на кровать, зашлась вакхически-жалобным плачем.

Рок нашарил на тумбочке пачку сигарет, едва не опрокинув бутылку и вазу с фруктами. Он прикурил сигарету и передал ее всхлипывающей Валентине. Она прятала лицо, словно стыдилась столь бурно и откровенно проявленных чувств.

– Ты небось думаешь, что у меня не все дома, – запинающимся голосом произнесла она, и ее голос, так странно и нелепо разбередивший тишину, лишь слегка тронутую накатами моря и ветра, прозвучал каким-то жалким природным анахронизмом, – я-то вижу. Воображаешь себе невесть что, – обиженно добавила она.