Русские инородные сказки 2

Стоп! Меня же зарезали! Что это, загробная жизнь или…

Лежу, не шевелюсь, не раскрываю глаз. Медленно втягиваю воздух. Увы. Запах не то что для человеческого жилища — для хлева не годится. Может быть, я стал свиньёй? Может быть, я бессмертен и теперь вечно буду превращаться в кого попало?

Я открыл глаза и уставился на… люстру. Я смотрел, смотрел, разглядывая её до мельчайших деталей, до насиженных мухами точек, и никак не мог взять в толк, что она делает в свинарнике. И тут надо мной склонилось печальное лицо мамы.

Есть!!!

Я вскочил точно ванька-встанька и запрыгал по загаженной кровати, голый, дурно пахнущий, но живой! Мама медленно осела на пол. Я крикнул ей что-то ободряющее, выпрыгнул из комнаты, схватил с вешалки первую попавшуюся вещь, по счастью оказавшуюся плащом, и выскочил из дома.

Оказавшись на улице, я запахнул плащ и побежал к соседям. Ворота были распахнуты. Шарик, завидев меня, с визгом скрылся в конуре. Петрович сидел на крыльце, сложив костыли на загипсованную ногу, и пил водку из горлышка. Переносица его распухла, на глаза наплывал огромный синяк. На моё появление он отреагировал в духе Шарика, с той лишь разницей, что не тронулся с места, зато чуть не захлебнулся. Нервно расхохотавшись в его перепуганное лицо, я прошёл на задний двор.

Берёзка висела на продетой сквозь лытки палке, привязанной к перекладине. Дед Евлампий заканчивал снимать её шкуру. Дарья с ножом и тазами наготове дожидалась момента, когда дед разрежет грудину и брюхо, и в её распоряжении окажутся внутренности коровы.

Увидев меня, Дарья поджала губы и отвернулась, как бы не желая замечать, — чтобы как-то прореагировать, ей нужно было получить сигнал от умственных колёсиков, неохотно (увы) вращающихся в её мозгу.

Ни слова не говоря, я прошёл в угол двора, за перекладину, где в широком плоском тазу лежала голова Берёзки. Присев на корточки, я погладил белую звёздочку на лбу, заглянул в мёртвые глаза. Тупой, равнодушный взгляд — что я хотел увидеть в этих глазах? Я не знал. Вообще не стоило сюда приходить — наверно я ещё не совсем пришёл в себя.

С хлюпаньем упали в таз кишки. Я поднялся и вышел, стараясь не смотреть на коровью тушу. Кивнул по пути оцепеневшему Петровичу и прикрыл за собой ворота.

Над улицей звенел разноголосый хор колокольчиков — скотина возвращалась с пастбища.

Не спеша, я пошёл к дому, сосредоточась на дороге и своих босых ногах.

— Му-у! — требовательно раздалось у меня за спиной.

Сердце от неожиданности ухнуло куда-то вниз и пропало. Схватившись за грудь, я обернулся. Передо мной стояла наша корова Милка. С трудом переведя дух, я уставился на неё, точно увидел впервые. Милка не трогалась с места.

— Ну, чего ты, чего? — сказал я дрожащим голосом и фальшиво польстил: — Хорошая корова, хоро-ошая.

Та закивала, словно соглашаясь, потом ткнулась влажной мордой в мою ладонь и вдруг…

— Здравствуй, Вася. — сказала корова.

Марат Марцион

Способ Нарцисса

Когда однажды до меня наконец дошло, что со мной что-то не в порядке, я не стал терять времени даром.

Всю сознательную жизнь я ощущал некоторую неполноценность. Быть одному мне казалось довольно скучно, а сходиться с людьми я так толком и не научился. Давалось мне это, впрочем, легко, но удовольствия особого я не получал. Люди вокруг вели нормальную жизнь — заводили семью, домашних животных, конструировали андроидов и практиковали с ними тантра-йогу, вызывали демонов и космических пришельцев для группового секса, а некоторые мои знакомые даже практиковали некромантию, несмотря на то, что к подобным вещам в обществе относились с некоторым предубеждением. Я всегда был человеком свободных взглядов, но так и не научился получать от всего этого удовольствие.

Так что в конце концов я счел положение вещей невыносимым и незамедлительно отправился на прием к доктору психологии.

Психолога я выбрал известного и с неоднозначной репутацией, поэтому в приемной мне пришлось проторчать битых два часа. Все это время я сидел в кресле и иногда пялился в черную плоскость, висящую на стене. По плоскости время от времени пробегали красные искорки, а одна женщина, выйдя из кабинета, скорчила ей рожу и покинула приемную со счастливой улыбкой на лице. После этого медсестра, напоминающая секретаршу, или секретарша, одетая медсестрой, наконец пригласила меня войти.