Гнезда Химер

Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны это выглядело так, словно он внезапно заснул.

Я немного посидел, разглядывая постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в «вигвам», как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему-то не хотелось, так что я вытащил оттуда здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа и свернулся клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке. Впрочем, по сравнению с существованием на страмослябском корабле, это было почти райским блаженством!

Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. По счастию, устилающие ее доски не зажили бурной неорганической жизнью, как в каком-нибудь фильме ужасов. Да и не было никаких палубных досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого-то странного материала матово-черного цвета. Я вполне мог бы счесть его пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не казалось мне полным безумием. Только чудовищная усталость помешала мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой такой загадочной хрени сооружен его ненаглядный «Чинке», и теперь я был вынужден развлекаться построением самых несусветных гипотез на сей счет.^[50]

Так или иначе, а я почувствовал, что корабль оживает. Подскочил, открыл глаза, огляделся. Визуальная информация полностью соответствовала моим физическим ощущениям: парусник Хэхэльфа решил отправиться в плавание без посторонней помощи. Я глазам своим не верил: светло-коричневый парус совершенно самостоятельно принял нужное положение и тут же наполнился ветром, такелаж деловито ползал по реям, как стайка шустрых, но безобидных змей. Мы больше не стояли на месте, мы двигались, пока еще очень медленно, но скорость постепенно увеличивалась. Через полчаса мы уже мчались на полной скорости – ни дать ни взять корабль-призрак, «Летучий Голландец» местного посола.

Собственно говоря, удивляться не следовало: Хэхэльф честно предупредил меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился с происходящим. Какой-то парень из «небесной канцелярии» тут же выписал мне премию за это мудрое решение: мне удалось заснуть, да так сладко – слов нет!

Впрочем, счастье мое было недолгим. Меня разбудили истошные вопли: «ибьтую мэмэ, етидрёный хряп, ща усех зафуздячу», – и все в таком духе. Спросонок я решил, что все еще нахожусь на пиратском корабле, заткнул уши и попытался поймать за хвостик ускользающее сновидение. Охота не удалась: очередная гневная тирада вспугнула мою драгоценную добычу. Но нет худа без добра: я окончательно проснулся и вспомнил, что страмослябская эпопея уже перекочевала в мой личный архив, в траурную папку под грифом «вспоминать как можно реже».

Орал, разумеется, наш пленник.

– Связать-то мы его связали, а рот не заткнули – и чем, спрашивается, думали?! – возмущенно пробормотал я себе под нос. Встал, помотал головой, пытаясь отогнать своего приятеля Морфея, который скребся в мою дверь, как блудный, но любимый кот.

Кое-как оклемавшись, я потащился на корму.

Вообще-то я не слишком надеялся, что мне удастся утихомирить несчастного Давыда Разъебановича, которого, по большому счету, можно было понять. Думаю, даже богатая приключениями пиратская жизнь редко преподносила ему такие сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы попробовать. Во-первых, я сам был не в восторге от этого концерта, а во-вторых, опасался, что вопли нашего неугомонного пленника рано или поздно нарушат таинственную медитацию Хэхэльфа, благодаря которой наш корабль совершенно самостоятельно и в высшей степени жизнерадостно несся по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором.

– Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! – строго сказал я пирату. К моему величайшему изумлению, он притих и уставился на меня почти с надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа или сладостные звуки родной речи.

Между нами воцарилось напряженное молчание. Я очень хотел объяснить пленнику, что кричать не надо и тогда все будет хорошо, но мне не хватало словарного запаса. Так что я ограничился языком жестов: приложил палец к губам и сделал страшные глаза. Пират растерянно моргнул и уставился на меня мутными младенческими очами. Но стоило мне отойти на несколько шагов, как он тут же снова принялся сотрясать воздух дивными созвучьями своего великого и могучего языка.

---

50 «Чинки», как и все остальные корабли цивилизованных жителей этого региона, был построен из шанта. Этот минерал – не уверен, что данный термин тут уместен, но другого не могу подобрать – черного цвета, в естественном состоянии горит не хуже, чем уголь. Смешанный с обычной водой, шанта становится чем-то средним между очень плохим хрупким металлом и хорошей глиной, не нуждающейся в специальном обжиге. Но при небольшом добавлении воды из Охо (насколько я понял, Охо называется удаленная от обитаемых мест часть мирового океана, волшебную воду которой привозят специальные купеческие караваны) шанта становится самым прочным металлом, при этом – очень легким и простым в обработке. Поскольку у всех цивилизованных народов Хоманы очень трепетные отношения с деревьями и прочей растительностью, они никогда не строят свои корабли, дома, пристани и т. п. из деревьев. Только такие «отморозки» как страмосляба позволяют себе рубить деревья для строительства кораблей, что не делает им чести и не способствует улучшению их отношений с соседями.