Одна минута и вся жизнь

Сергей Иванович чувствовал, что еще минута — и он не сможет больше сдерживаться. Желание переполняло его. И не просто желание обладать удивительной женщиной. Нет, он хочет, чтобы она навсегда принадлежала только ему одному, словно еще один экспонат его коллекции драгоценностей. И блеск золота сейчас показался ему холодным и ненастоящим. Он был готов отдать все, что имеет, за право обладать этой красавицей.

«Анна Австрийская, говорят, была воистину прекрасна. Возможно, разговоры о реинкарнации — не просто досужая болтовня? Эта царственная осанка, с ней надо родиться. Анна Австрийская. Я должен получить ее».

— Если вы хотите, я отдам вам сапфиры.

— Ну, что вы! Они дороги вам, я знаю коллекционеров, собирательство — это просто мания.

— Нет. Они не настолько дороги мне. Я хочу, чтобы вы взяли их.

Дрожащими руками Сергей Иванович застегнул замочек колье на шее Даны, потом вдел ей в уши серьги.

— Удивительно! Такое впечатление, что они всегда принадлежали вам!

Сергей Иванович перевел дыхание. Он не может отказаться от нее. И пусть катятся к черту все сокровища на свете. Он обнял Дану и приник к ее губам, как страждущий в пустыне приникает к источнику в оазисе. Поэтому и не почувствовал легкого укола у основания шеи. Он был слишком увлечен.

— Думаю, нам пора.

— В следующий раз я подарю вам изумруды. — Сергей Иванович с трудом переводит дыхание. Нет, он не станет торопиться. Эта женщина того стоит. — Как жалко, я завтра уезжаю… Хотите поехать со мной в Варшаву?

— Ну, что вы! У меня свои планы. У меня есть неотложные дела.

— Вам стоит только намекнуть — и все сделается само собой. Мои возможности огромны. Вы даже не представляете, насколько…

— Серж, вы очень милый. Но свои проблемы я привыкла решать сама.

— Это невероятно. Я буду звонить вам, хорошо?

— Вот номер моего сотового. Впрочем, чаще всего я нахожусь вне зоны досягаемости.

— Тогда вы мне звоните. Мы встретимся, когда я вернусь?

— Я вам это обещаю. А сейчас мне пора. Наверное, гости уже расходятся.

— Позвоните мне сегодня? Я буду ждать.

— Вы романтик, Серж. Я позвоню вам, если вы хотите пожелать мне спокойной ночи.

Они возвращаются в зал. Дана выходит в холл, где предупредительный слуга помогает ей облачиться в шубку. Сергей Иванович так и остался стоять на лестнице, ведущей к лифту. Он вдруг почувствовал себя одиноким и брошенным.

«К чему мне все это? Ведь только она имеет значение — Анна. Моя Анна. Уехать бы куда-нибудь отсюда вместе с ней. И провести остаток дней, держа ее за руку. А эти, здесь, — пусть грызутся и дальше. Это, в конечном итоге, неважно».

Он поднялся наверх и вошел в свою спальню. На этой кровати он перепробовал множество женщин. Он не хотел расплескать неожиданно светлое чувство, зародившееся в его душе.

«Завтра же велю выбросить отсюда этот траходром. И всю мебель. Я отделаю спальню в стиле Людовика Тринадцатого, ей понравится. Эти сапфиры на ее шейке… Словно она носила их многие годы. В идее реинкарнации, несомненно, есть рациональное зерно».

Сергей Иванович ушел в кабинет. Там он улегся на широкую тахту и стал ждать звонка.

22

Лимузин катился в ночь следом за такими же машинами. Вот промелькнул пост, где проверяли пригласительные. Виталий угрюмо молчал, глядя на дорогу. Он сразу заметил драгоценности, оценил их стоимость и сделал выводы. И теперь он борется с желанием придушить эту глазастую чокнутую многоликую негодяйку.

— Ты переспала с ним. — Виталий пытается сдержать свой гнев, но у него не выходит. — Ты просто переспала с ним.

— Если тебе угодно, можешь так думать.

— Я стою, трясусь, как осиновый лист, ну, все, думаю, пропала моя девочка, а она трахается с этим сукиным сыном! Ты…

— Ты просто смешон. Я не спала с ним. До этого дело не дошло.

— А что у тебя на шее? Это же стоит черт знает сколько денег, даже представить страшно!

— У нас состоялся обмен. Мы с ним махнулись. Он дал мне эти украшения, а я ему — смерть. Думаю, обмен не вполне равноценный. Смерть — это из категории вечного.

— Ты еще издеваешься? Я сам видел, как ты выплыла из лифта, щурясь, словно сытая кошка.

— Виталик, ради бога! Что я должна была с ним сделать? Пристрелить? Пырнуть ножом под носом у тысячи охранников и видеокамер? Побойся Бога, у меня сын растет. Я не могу позволить себе умереть или загреметь в тюрьму. Я его отравила.