Прогулки по чужим ночам

— Вот, прошу, чистая одежда.

Я подпрыгнула от неожиданности. Девица вошла беззвучно, да еще и вода шумит.

— Что?!

— Чистая одежда, говорю. Вашу заберу, пойдет в утилизацию, все равно непригодна. В карманах что-то есть?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Купайтесь, приятного вам дня.

Как же, приятного! Я не спала ни минуты, к тому же я голодна, а Рыжий ждет своей очереди в душ. А еще умер Леха, и нас хотели убить... и Стаса ранили из-за меня, и кто знает, как было с Иркой, и столько людей погибло...

— Лиза, немедленно перестань реветь. — Рыжий хочет вытащить меня из воды, я сопротивляюсь, вода смывает слезы. — Немедленно прекрати, нашла время расклеиться!

— Они все... из-за меня погибли! Все! И Корбут, и Климковский, и тот сутенер, и Деберц, и Сашка — все погибли из-за меня! И Леха, а может, и Ирка... Как теперь мне жить, Вадик?

Он влезает под душ, одежда прилипает к нему. Я чувствую, как он обнимает меня, но нет, этот номер не пройдет! Пока нас загоняли, как лис, я не думала об этих вещах, а сейчас... как мне жить?

— Не надо плакать. Ты придешь в себя и поймешь, что твоей вины нет. Стас жив, кстати. А погибшие — да, они так или иначе были причастны к твоей судьбе, но не по твоей вине погибли. Эта жадная сука превратила твою жизнь в ад — наверное, она считает, что откупится от всех. Так при чем здесь ты?

— Мне надо подумать над этим.

— Подумай. А сейчас вылезай, я тоже хочу искупаться.

Я иду в комнату и переодеваюсь. Неплохой костюм, если бы я носила костюмы, да еще зеленого цвета. Впрочем, он новый, и размер мой — точь-в-точь. А вот сумку надо привести в порядок — вдруг на таможне попросят ее предъявить, а там снова полно мусора! Стыда не оберусь.

Наверное, я увижу Андрея. Ох и рожи у них будут! Это стоит того, чтобы переться в такую даль. Если честно, то никого из погибших, кроме Лехи, мне не жаль, а Леха мог бы и рассказать все — хотя бы той ночью, но не рассказал. Но мне жаль его. Стаса не считаем, он жив и будет здоров, а Ирка... Она сама все сделала для того, чтобы закончить жизнь именно так, Рыжий прав.

— Ну что, готовы? — Слисаренко меряет нас взглядом. — Совсем другое дело, вы уже не похожи на пару бродяг. Пора ехать, самолет готов.

— А вы тоже полетите? — А как же Верочка, красавчик? Она ж тебя в землю по самую шляпку вгонит.

— Я это не пропущу. — Слисаренко щурится, как сытый кот.

Машина везет нас сонными улицами. Еще темно, но в окнах горит уже свет, люди собираются на работу. Я помню, как ужасно вставать по утрам, идти в душ, он колется, голова болит, и больше всего хочется, чтобы грянул апокалипсис и мир провалился поглубже, тогда можно будет выспаться. Еще и за это я ненавижу осень и зиму — за темные утренние часы.

— Проходите, пожалуйста.

Нас ведут мимо детекторов и таможенников. Это хорошо, я не люблю, когда кто-то прикасается к моим вещам — кто знает, что там за микробы на чужих руках, а может, даже грибок! Слисаренко ведет нас к самолету. Честно говоря, я считала, что самолет должен быть побольше.

— Не бойтесь, Лиза. Я же с вами!

Как будто его присутствие поможет, если этот «лайнер» решит упасть.

— А тут есть парашюты?

— Есть. — Слисаренко смеется. — Но прыгать нам не придется, уверяю вас.

Одно утешает: в салоне только мы втроем и стюардесса. Ну, и пилоты — в кабине конечно. Никаких тебе арабов с килограммом взрывчатки в штанах, никаких террористов... хотя кто-нибудь из пилотов может сочувствовать талибам... Я просто боюсь летать. Если бы бог хотел, чтобы мы летали, дал бы нам крылья.

— Перестань накручивать себя. — Рыжий берет меня за руку. — Стыд какой, ты взрослая девочка!

— Я хочу стать еще взрослее, а если мы упадем...

— Смотри, нам несут завтрак. Лиза, держи себя в руках.

— Я голодная!

— Ты просто нервничаешь.

По мне, так это одно и то же.

*  *  *

Бонн вряд ли нравится мне сейчас, а вот весной — возможно. Тут не такой пронзительный ветер, хотя он, наверное, просто заблудился между зеркальными небоскребами, не знаю. Неба не видно. Я не люблю, когда нет неба, возникает чувство замкнутого пространства.

— Как тебе это, Вадик?

— Ничего. — Рыжий озирается вокруг. — Немного похоже на искусственную елку. Вроде бы такая же, как настоящая, — а не то.

— Точно. Но по магазинам я пройдусь. Сравню цены, погляжу.

Мы едем в лимузине, который подали для нас прямо к трапу. Слисаренко о чем-то говорит со своим местным коллегой, а я рассматриваю вид из окна. И мне почему-то ужасно хочется оказаться в нашем сельском доме, и чтобы подсолнухи заглядывали в окна, а наглый соседский кот сидел на столе, засунув пушистую усатую мордочку в кастрюлю с котлетами. Наверное, это ностальгия настигла, но как-то слишком быстро.