Прогулки по чужим ночам

— Может быть... Я помню больше их голоса. И еще. У одного постоянно звонил сотовый, да так противно — играл «Интернационал», представляете?

— А дальше что?

— А дальше меня запихнули в багажник и куда-то повезли, потом машина подпрыгнула на ухабе, багажник открылся. И я этим воспользовался, перебросил ноги, потом остальное... упал и покатился.

— И прямо мне под ноги.

— Да. А еще я помню, как обнимал женщину, ее тело было горячее и упругое и пахло так, что я едва не...

— Едва доской не накрылся. Тоже мне, эротические воспоминания. Надо было им кое-что тебе отрезать.

— Нет! Лучше смерть! — воскликнул Андрей.

— Ты прав, дружище. Это... совсем уже, — согласился Рыжий.

— Вот в этом вы все, вам ваш отросток важнее судеб мирового пролетариата.

— Зря ты, Лизка, так легко к этому относишься. — Рыжий сдержанно улыбается, оценив мою шутку. — Послушай, что у нас вчера было. Под утро привезли на «Скорой» парня двадцати лет от роду. Глаза выпучены, морда синюшная, за причинное место держится и орет: «Не трогайте, гады, не подходите, живым не дамся!» Ну, мы то да се, девочки в приемном покое всего нагляделись, так что не реагируют уже, а я спрашиваю врача «Скорой», в чем, собственно, дело? А она, сучка, стоит и ржет. Говорит, занимался парень глупостями, надел на член стальное колечко. А орган взял и среагировал на раздражитель — он порнографию смотрел в Интернете. Короче, парень и так и сяк, и член не падает, и колечко давит — и больно, и приятно. А потом стало только больно. А чем ты это колечко распилишь? Он и решил, что отрежут святое. Кусок, по крайней мере. Вот и визжал, как дурной. Мы, конечно, сталь распилили, а парня в палату отправили... только вот смех смехом, но как подумаю — а если бы мне так! — мороз по коже...

— Тоже мне, ценность. Не рука, не нога, не голова — просто член, орган отнюдь не первой необходимости для функционирования организма...

— Ты что, не первой необходимости!

Они выкрикнули это громко и хором, а я смеюсь над ними, идиотами. Какие же они предсказуемые! Я их специально провоцирую, а они ведутся, как дети.

— Она нас развела, как лохов. — Рыжий смеется. — Андрюха, Лизка нас просто завела, а теперь сидит и наблюдает за нашими душевными конвульсиями. Мы ей спектакль бесплатный устроили.

— Вот черт, у меня плохо с чувством юмора. — Андрей удивленно смотрит на меня. — Немецкие женщины совсем не такие.

— Лучше?

— Нет, скучные какие-то. А еще они все больны феминизмом и постоянно отстаивают какие-то права, а это выглядит по-идиотски. И они очень прагматичны, ни одна из них не притащила бы домой незнакомца.

— В другой раз и я бы не притащила. Это я дыма надышалась...

— Дыма? — Андрей, не понимая, переспрашивает.

— Вот ты и попалась! — Рыжий стучит кулаком по подлокотнику. — Ты опять?!

— Да что — опять?

— Дорогой друг, а известно ли тебе, как вреден дым от сжигаемых листьев? — Рыжий подозрительно ласков, знаю я эти штучки. Ну кто меня за язык тянул? Наслушаюсь теперь. — Я тебе объясню. За лето листья вбирают в себя все ядовитые вещества из атмосферы, а у нас атмосферу можно топором рубить. И по правилам такие листья надо собирать и утилизировать на полигонах, а наши несознательные граждане жгут сушняк, при этом возвращая в воздух всю гадость, которая накопилась. А то, что содержится в дыме, прежде всего влияет на репродуктивную систему человека, а также вызывает рак. А вот наша умная Лиза ужасно любит запах горелых листьев. Стоит ей увидеть дымок, ее и на цепи не удержишь. Видал такое? И при этом она и сама отлично знает, как вреден дым, но логика и Элиза — вещи несовместимые.

— Рыжий, прекрати.

— Конечно. Ты же у нас рожать не собираешься, да?

— Конечно, нет. Это типа ты собираешься.

Молчание повисло осязаемое и тяжелое, как топор маньяка. Я ударила Рыжего ниже пояса. Но он первый начал! Не надо было говорить мне о детях. Я их не хочу. Я была в детстве ужасно несчастной, все это до сих пор приходит в мучительных снах, так какая из меня мать? Я не знаю, как быть матерью.

— А почему, Лиза? — глаза Андрея заглядывают мне в душу. Щелк! Все, парень, дверца закрылась,никого нет дома. — Почему ты не хочешь иметь детей?

— Потому что я не знаю, как это. Или знаю слишком хорошо, одно из двух.

— Не понимаю...

— Ты многого не понимаешь. Ты же счастливый сукин сын! Твою мать заставляли бросить тебя, а она не бросила. А у нас с Рыжим было иначе, наши матери нас бросили, и мы выросли в интернате. Да, там был директором хороший, честный, святой человек, там были добрые воспитатели, но это — единственный дом, который мы знаем, и отец у нас — один на всех. Твоя мать сделала все, чтобы ты был счастлив: тебя любили, целовали на ночь, о тебе беспокоились и заботились. А мы росли, как сорняки. Какие из нас родители? Никто из нас не стал полноценным человеком, несмотря на все усилия Старика. Мы с Рыжим — вершина его стараний.