151  

И тут я вспомнил свои вчерашние фантазии о погоде. Дескать, «небесная рецензия», «телеграмма от бога», все дела… И вот. Мало того что день, вопреки прогнозам и даже здравому смыслу, солнечный, так еще и «круглая печать». Чтобы не сомневался – так, что ли?

Что же за чудесная судьба мне выпала: получать время от времени такие вот послания! Преисполненный восторга и благодарности, выхожу на крыльцо. Щурюсь, моргаю, не в силах смотреть в лицо великодушной желтой звезде. Глубоко вдыхаю морозный воздух, перемешанный с солнечным светом, и ощущаю сладкий жар в груди, потом в желудке. Тепло стремительно разливается по телу, и даже кончики моих пальцев излучают тусклое, но вполне достоверное красноватое сияние.

Кажется, я и правда проглотил кусочек солнца. Каждый день бы так завтракал!

118. Ицпапотль

«Обсидиановая бабочка», в мифологии ацтеков богиня судьбы. <…> Изображалась в виде бабочки с крыльями, утыканными по краям обсидиановыми лезвиями…


Вечером того же дня мы вернулись в Москву, и я окопался в студии на улице Красикова, дабы с пользой израсходовать каждую арендованную минуту. Даже на работе несколько дней не появлялся – не просто с Вениного согласия, а, можно сказать, по его настоятельному требованию. Мы оба спешим, сгораем от нетерпения, и наши следы присыпаны пеплом, вопрос о происхождении которого мог бы поставить в тупик университетскую кафедру органической химии в полном составе.

Я ночую там же, в студии, питаюсь бубликами с молоком, взбадриваю себя кофе с остатками новогоднего рома и развлекаюсь, фальшиво напевая шлягеры десятилетней давности, благо стены тут звуконепроницаемые. Я занят по горло, я завален работой, на которую мне, по-хорошему, надо бы отвести месяц, а осталось всего-то три с половиной дня, я ухайдакиваюсь, как черный раб на плантации, и это – разновидность счастья.

Толстомясые лики «Едоков» не покидают меня даже во сне, иных видений мне пока, вероятно, не светит. Я понимаю, что это закономерно и даже справедливо: все самое чудесное и значительное теперь снова происходит со мной наяву. Я не просто печатаю фотографии, которые собираюсь продать почтеннейшей публике вместе с трупом моего двойника, а собственными руками вращаю тяжкое, скрипучее колесо судьбы. Занятие-то привычное, но прежде я всегда пребывал внутри колеса, резво перебирал лапками, как одомашненная белка: вперед, только вперед, и не нужно отчаиваться, обнаружив, что твое «вперед» – самое что ни на есть мерзейшее «на месте». Пустяки, как говаривал мой любимец Карлсон, дело житейское… Но теперь я, кажется, впервые оказался снаружи.

По счастью, у меня есть помощник. Веня взял на себя самую нелегкую часть проекта. Он будет показывать мои (мои?) работы специалистам, договариваться о выставках, интриговать коллекционеров; он будет говорить с нужными людьми и с любовницами нужных людей, и с мужьями любовниц нужных людей, он будет говорить, говорить, говорить, он потрудится на славу, дабы я мог стоять в сторонке и самодовольно помалкивать, как и положено скромному наследнику мертвого непризнанного гения. Веня все устроит, и это прекрасно, поскольку я никогда в жизни не умел ничего устраивать и устраиваться я никогда не умел.

Впрочем, этот полезный талант мне, вероятно, без надобности. Мое дело маленькое: вращать колесо судьбы и следить, чтобы его острые края не отсекли мне руки по локоть.

119. Ича

Ича, благодаря своей хитрости, в конце концов побеждает и сжигает великана.


Вечером пятого января на пороге студии появляется Вениамин. Разглядывает снимки, одобрительно прищелкивает языком, комментирует. К комплиментам его я уже привык, да и устал изрядно, поэтому реагирую вяло. Вообще, можно сказать, не реагирую. Сижу в углу, симулирую улыбку Джоконды.

– Ну ты как, заканчиваешь уже? – интересуется он наконец. – Или еще на недельку продлим аренду?

– Ни в коем случае. Завтра буду отсюда выметаться. У нас уже есть полсотни хороших снимков, даже немного больше чем полсотни… ага, в частности, эта стопка. И еще пару десятков совершенного позорища. Весь брак – сегодняшний. Я устал, одичал и смотреть не могу на бублики. Увижу на улице – буду швырять на землю и топтать сапожищами… Как, кстати, там, на улице? Хорошо, наверное?

– Неплохо. Но холодно… Намек понял, одевайся, покормлю тебя чем-то не хлебобулочным. А почему, собственно, ты жрал одни бублики?

  151  
×
×