Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Москва, таким образом, становится для меня неожиданным источником мужества и душевного покоя. Вот уж не ожидал.

И тут меня осенило. «Для нового места, – думаю, – нужна и новая судьба. А судьбу мы менять уже умеем, чему-чему, а этому успели научиться. В первый раз круто получилось, интересно, как сейчас обернется… Безлюдное место и темнота – к моим услугам, да и особое настроение вроде как в наличии. Почему нет?»

Я вообще по природе своей человек порыва; к тому же не раз замечал, что продуманные и тщательно спланированные дела обычно приносят мне менее эффектные результаты, чем импульсивные поступки. Потому и старался всегда прислушиваться к своему «внутреннему идиоту», как называл про себя беспутного, но порой гениального советчика, обитающего где-то в спальном районе на окраинах моего существа. А тут меня еще и некая внешняя сила подталкивала – ветер не ветер, поток не поток – и то, и другое сравнение похоже, но все равно не слишком точно.

Это рассказывать долго, а тогда решение было принято за какую-то долю секунды. Я, не раздумывая, закрыл глаза и побежал.

В первый раз все закончилось быстро: я тогда всего-то несколько шагов сделал и сразу угодил в объятия Ады. А теперь пришлось совершить настоящий марш-бросок. Кайф, к слову сказать, получил неописуемый: в какие-то моменты мог бы поклясться, что ноги мои больше не касаются земли, а порой меня разбирал смех. На истерику это совершенно не походило, скорее уж на способ «выпустить пар», избавиться от излишков невесть откуда взявшейся энергии – кажется, ее было куда больше, чем я способен вместить.

На сей раз пробежка завершилась весьма обыденным образом: я все-таки споткнулся и упал. Не ушибся, но содрогнулся, услышав тихий утробный звяк: это соприкоснулась с земною твердью сумка с аппаратурой, которую я, дурак великовозрастный, почему-то не решился оставлять на вокзале вместе с рюкзаком. С собой поволок. Зачем?!

Пушной зверь песец с семейством посетил моего верного друга. Скорбь была краткой, но интенсивной; впрочем, сожалений о содеянном я почему-то не испытывал, как ни старался оживить в своем сердце привычное это чувство. Ну и ладно, не очень-то и хотелось…

Несколькими часами позже, уложив свое опустошенное тело на гостиничную койку, я наконец понял, в чем, собственно, состояла нынешняя «перемена участи». Разбитая фотокамера – недвусмысленное указание судьбы. Очевидно, мне следовало немедленно переменить род занятий. Я, собственно, никогда не возражал против радикальной смены образа действий, но слишком уж несвоевременно все это случилось! Профессия моя, в кои-то веки, сулила крышесносный заработок и даже «путешествие на Запад» – не совсем такое, что выпало Сунь Укуню, но и от ежевечерних прогулок по коммунальному коридору по санитарным делам весьма отличное.

Недвусмысленные указания судьбы вошли в прямое противоречие с моими корыстными интересами. Впору было начинать кусать локти. Но для этого ритуала мне явно недоставало гибкости суставов.

68. Джангар

Из предлагаемых исследователями многочисленных этимологий <…> наиболее убедительной представляется «сирота», «одинокий». <…> При данной этимологии имя Джангар сопоставимо с Эр-Соготох («муж одинокий») у якутов, Чагыс («сирота одинокий») у шорцев и др.

Несколько дней я вообще ничего не предпринимал. В смысле так и не купил новую камеру, хотя вполне мог бы себе это позволить. Деньги же, хоть и было их пока вдоволь, старался не тратить: и без того на гостиницу чудовищные какие-то суммы расходуются, а уверенность в обеспеченном будущем потихоньку меня покидала. Но и отказываться добровольно от лучезарной перспективы не хотелось. В общем, маялся я.

Эта своеобразная бизнес-неприкаянность, впрочем, не мешала мне получать удовольствие от прогулок по Москве. Напротив, только этим я и занимался, чуть ли не круглосуточно: очаровала она меня, ничего не скажешь. Купил карту города и теперь с неведомой мне доселе последовательностью вдыхал жизнь в схематические изображения улиц. Под моими неутомимыми ногами аккуратно расчерченные квадраты воплощались в бескрайние асфальтовые равнины Садового кольца, вздымались холмами, сияли нечистым хрусталем водоемов, пенились душистой зеленью бульваров, бередили душу косноязычным, но проникновенным архитектурным лепетом переулков. Моя Москва была в ту пору лоскутным одеялом, где соседствовали фрагменты «настоящего», уже обследованного мною и словно бы затвердевшего под пристальным моим взором города и туманные, бесплотные обрывки «гипотетических» улиц – тех, что присутствовали на карте, но не были еще утоптаны моими ступнями, а значит – и не существовали пока. Так мне, по крайней мере, тогда казалось.