Безумный полдень

Энни потянулась к тарелке и взяла устрицу. Потом посмотрела на соус. Один был похож на томатный, другой — посветлее и менее плотный — вероятно, горячий, а в третьем плавали какие-то пряные травы. Может, чесночный? Она решила выбрать проверенный классический вариант — выжала на устрицу дольку лимона.

Губы Синклера дрогнули в легкой улыбке, когда он открыл рот, чтобы принять угощение из ее рук. Она едва смогла удержать дрожь, когда он втянул в себя эту устрицу, а затем проглотил ее.

— Восхитительно.

Выражение его лица и то, как это слово отозвалось внизу ее живота, позволило предположить, что он говорил не только о вкусе. А может, это был результат действия афродизиака?

— Теперь вы.

Их шампанское так и осталось нетронутым. Он накормил ее еще одной устрицей, потом опять настала ее очередь. В этот раз Синклер поймал ее пальцы и поцеловал их, послав волны возбуждения по ее руке.

— Ты так и сияешь сегодня, — тихо сказал он.

— Словно раковина, — усмехнулась Энни.

Его комплимент смутил ее. В его глазах заиграли искорки.

— В большинстве случаев скромность в женщинах говорит, что они нуждаются в комплиментах. — Синклер еще раз поцеловал ее пальцы, прежде чем отпустить их.

— Вряд ли кто-то в моей семье мог страдать избыточным самомнением.

Он наклонился:

— Я ничего не знаю о вашей семье, кроме того, что вы хотите купить собственный дом, чтобы не жить с ними.

Она рассмеялась:

— Они совсем не плохие. Просто очень шумные и любят покомандовать. Они действительно очень милые… кроме бабушки, когда она в одном из своих настроений. Настоящий диктатор — что ни скажет, то непременно должно быть исполнено.

— Ну, это же ее дом.

Энни рассмеялась:

— Вот именно. Вам это совсем не трудно себе представить.

— У меня не бывает «настроений», — запротестовал он.

— Пока нет. Но если бы они у вас были, мне пришлось бы под них подстраиваться, верно?

— Вовсе нет. Я не хотел бы, чтобы люди вокруг меня ходили как безропотные овцы.

— Возьму себе на заметку. Хотя и не знаю, нужно ли? Я и так делаю все, как считаю нужным, и вас, похоже, это устраивает.

На его лице появилась улыбка.

— Идеальная ситуация. Ты все делаешь совершенно. — И, наклонив голову, добавил: — Для меня, во всяком случае.

Энни почувствовала жар во всем теле. Это прозвучало как приглашение. Или… он просто вел легкий разговор на вечеринке? Ей недоставало опыта, чтобы уловить разницу. К тому же ее смущали его глаза.

Синклер поднял бокал:

— За совершенство. Пусть оно всегда царит в замке Драммондов.

Она улыбнулась. Их бокалы издали мелодичный звон.

— Замок Драммондов. Мне нравится. У дома, кажется, нет имени?

— Мы называем его так же, как и этот городок, — Дог-Хабор. Хотя, конечно, зря. Все, что торчит здесь больше трехсот лет, должно иметь собственное имя.

— Особенно если оно из дерева. Трудно представить, что балкам на чердаке уже больше трехсот лет. Этот дом строился, чтобы выдержать испытание временем. Вы думаете, чаша, вернее ее часть, действительно может быть где-то на чердаке?

Он пожал плечами:

— Вполне возможно. Сам по себе этот кусок металла не имеет никакой ценности, так что вряд ли на него кто-то мог польститься или продать. И если его не выбросили, он должен быть где-то там.

Синклер скормил Энни еще одну устрицу. И она снова почувствовала дрожь, когда эта холодная мягкая плоть скользнула по ее горлу. Мягкий блеск в его глазах делал этот жест почти интимным. «Не увлекайся. Это всего лишь одна ночь».

Но трудно было не увлечься. Она взяла еще одну устрицу. Он не отводил от нее глаз. Вспышка предчувствия охватила ее.

Высокий официант подошел к их столику, держа пустую бутылку. Энни и Синклер взглянули на него с удивлением. Он улыбнулся и достал из кармана два листа тонкой бумаги и два позолоченных карандаша.

— Вам предлагают написать друг другу послание. То, чего вы никогда бы не осмелились сказать вслух. Потом бутылки с посланиями будут отправлены в океан — путешествовать вокруг света.

Энни моргнула. Чего бы она никогда не посмела сказать вслух? «Я без ума от тебя».

Хотя, наверное, он и сам об этом догадывался.

Сдвинув брови, Синклер наклонился над листком. Он поднял глаза:

— Давай напишем и не будем показывать друг другу.

— Хорошо. — Энни почувствовала беспокойство. А что, если потом он все же захочет посмотреть? Она подняла карандаш и рассеянно погрызла его кончик. — По крайней мере, они не сказали, что это надо зарифмовать.