20  

Он незаметно скользнул рукой ниже ее шеи и ловко развязал бретели, удерживающие лиф платья. Как только его губы оторвались от ее рта и спустились к шее, она смогла выдавить из себя приглушенное «нет», на которое он не обратил никакого внимания.

Губами сдвинув развязанные бретели лифа вниз, он в тот же момент неистовыми поцелуями покрыл ее плечо и ключицу, полизывая чувствительное местечко на впадинке плеча, так что она почти позабыла о растущем в ней страхе и задрожала от удовольствия, ухватившись за него слабыми руками. Он заторопился с бретелями, находящимися на пути его блуждающего рта, и грубо рванул их, стремясь обнажить ее тело до талии, и паника вспыхнула в Джессике с силой вулкана.

Сдавленно вскрикнув, она начала неистово вырываться из его объятий, удерживая лиф одной рукой, в то время как другой пыталась оттолкнуть его голову от себя. Он зарычал от отчаяния и дернул ее за руку и завел ее за голову, схватив за платье другой рукой. Ее сердце замерло, нечеловеческим усилием она вырвала руку и стала наносить удары по его спине.

— Нет! — закричала она, почти в истерике. — Нет, Николас, нет! Я прошу вас!

Он заглушил эти слова, закрыв ей рот поцелуем, и она с ужасом осознала, что не может контролировать его — он был одержим желанием взять ее. Рыдания вырвались из ее горла, и она выпустила лиф платья, чтобы отбиваться от него обеими руками, горько плача и умоляя приглушенным от рыданий голосом:

— Нет, нет …

Он оторвался от нее, и она простонала:

— Пожалуйста! Николас! Не надо!

Необузданные движения его рук прекратились, он замер, и только грудь неровно вздымалась от тяжелого дыхания. Она содрогалась от рыданий, ее маленькое лицо было залито слезами. Из его горла вырвался стон, и, соскользнув с дивана, он встал возле него на колени, положив темноволосую голову на подушку рядом с Джессикой. В комнате снова воцарилась тишина, и она попыталась подавить рыдания. Она нерешительно дотронулась до головы Николаса, пропуская его густые волосы сквозь пальцы, не понимая своего желания успокоить его, но не в силах противиться этому порыву. Он мелко задрожал от прикосновения ее рук, и она почувствовала терпкий аромат его влажной от пота кожи, ощутила ее мужскую шероховатость и поняла, как он был возбужден. Но он остановился; он не взял ее силой, и она чувствовала, как исчезает его враждебность по отношению к ней. При всей своей неопытности она достаточно знала о мужчинах, чтобы понимать, что для него это было настоящим мучением — остановиться, будучи настолько возбужденным, и она была очень благодарна ему за это.

Николас медленно поднял голову, и она затаила дыхание, увидев напряженное, мрачное выражение его лица.

— Поправьте платье, — хриплым голосом произнёс он, — или будет слишком поздно.

Джессика поспешно завязала бретели платья и одернула подол. Она хотела сесть, но Николас находился так близко, что это было бы

неловко, поэтому она осталась лежать на подушках, пока он не подвинулся. Он устало провел рукой по волосам.

— Пожалуй, это даже к лучшему, — сказал он через минуту, вставая. — Мы не были подготовлены, и я знаю, что вряд ли смог бы… тебя испугало именно это, Джессика? Мысль о риске нежелательной беременности?

Ее голос был хриплым, когда она ответила:

— Нет, это… дело было не в этом. Ты просто…. пугаешь меня.

Она села и вытерла ладонями мокрые от слез щеки. Николас посмотрел на нее и с мрачным выражением лица извлек платок, который она использовала ранее, чтобы осушить слезы с глаз, когда он приехал в первый раз. Неужели это было всего лишь несколько часов назад? Она приняла льняной прямоугольник и вытерла лицо, потом вернула ему.

Он издал короткий, резкий смешок.

— Значит, я испугал тебя? Я хотел бы проделать с тобой разные вещи, но не пугать. Ты опасная женщина, моя дорогая, смертельная в своем очаровании. Ты оставляешь мужчину опустошенным, умирающим от желания, сначала притягивая, а затем отталкивая от себя.

Он глубоко вздохнул и начал застегивать рубашку, и только тогда она заметила, что его пиджак каким-то образом оказался отброшен в сторону, а рубашка расстегнута и вытащена из брюк. Она не помнила, как вышло, что рубашка получилась расстегнутой, но только она сама могла сделать это, поскольку его руки были слишком заняты ею.

Его лицо все еще оставалось напряженным, и, поддавшись порыву, Джессика произнесла:

  20  
×
×