134  

Дядька пожевал нижнюю губу.

— Не учите да не учимы будете, — сказал он и криво усмехнулся. — Ибо сказано в речениях отцов: «Сделай себе равви да укупи себе товарища». И буде даже свяжет кто коней и вроет в землю колеса повозок, несть в том надежды, ни опоры.

Буде Господь не созиждет дома, всуе трудятся строящие его; буде Он не сохранит города, всуе бодрствует страж. Всуе вы рано встаете, поздно просиживаете, хлеб печали вкушаючи…

Он еще какое-то время уныло цитировал Псалтирь.

Уж не знаю, кому как, а мне было не по себе. С одной стороны, больно верно он все говорил — и за хлеб печали, и за всуе, и за равви. А с другой, что-то здесь было не так. Ну вот как ждешь всю жизнь Мессию, а если бы он вдруг пришел, но оказался негром. Или литваком-миснагедом. Ясно, что такое невозможно, но иногда думаешь: а вдруг?

Вот такие чувства у меня пробудил мужик на белом осле. Разозлился я на него. Не люблю таких штучек. А он знай свое долдонит:

— Молясь Богу вашему, не лицемерствуйте, дабы узрели вас на молении. Но говорите с ним в потаенных каморах своях, как любимые дети с отцом. Ибо сказано: «Да не будет у тебя меры двойной, и да не взвесишь товар весом двояким. Мера честная и вес полноценный да будут в руце твоея». Кто из вас, людей богобоязненных трепетных, не держит двух мер в кармане своем: одной для соседа-единоверца, другую же — для чужаков, за стенами города ходящих?

На этом месте Савта вхлипнула и обслюнявила мужику руку. Дядька попытался было высвободиться, но она, видать, держалась цопко.

То, что случилось после этого, трудно описать человеческими словами. Вообще трудно описать. Я с тех пор вспоминаю эту историю всякий раз, когда хочу сделать себе неприятно.

Мужик легонько отстранил Савту, та опять шлепнулась на колени — и по пути сорвала с осла попонку. Мы уже ко всему были готовы: что он носит кожаную обувь, или что ездит в одних носках, или даже что у него птичьи ноги, подобно бесам в учении Талмуда. Все же оказалось гораздо ужаснее.

Ног у пришельца вовсе не было.

То есть человеческих ног не было. Где-то от пупа кожа оказалась покрыта белым пушком. Книзу пушок густел, а у бедер тулово переходило в ослиный круп.

Вот так мы стояли, равно что оплеванные, тупо глядя на нелюдь, пришедшую в самый Святой Город. Так все охренели, что никто даже камня не кинул. Когда прочухались, уже поздно было. Мерзец даром времени не терял: пожал плечами, подобрал попонку и ускакал прочь. По дороге он не оборачивался, только тряс обеими головами, верхней и нижней. Посмотрели мы друг на друга и как ломанулись врассыпную. Я уже возле дома обернулся, так на дороге никого больше не было, оставалась одна выжившая из ума старуха, даром продолжавшая бормотать: «Наущи меня, Всеблагий, уставам Твоим…»

С тех пор я не могу читать псалмы, чтобы очиститься от скверны.


Савта рассказывает, больше ста лет назад, когда она была девочкой, любавичские хасиды вешали в городе плакаты с красным солнцем на желтом фоне и лозунгом: «Будьте готовы к приходу Мессии». А потом, говорит, кто-то развесил такие же плакаты, но там было написано: «Я пришел, а вас-то и не было».

Ну да с Савты какой спрос. Она же юродивая.

НАТАЛЬЯ ЛИСЯТИНА

ДЖ

Посвящается Джонни

Мне, конечно же, проще. Я здесь родилась, живу столько лет (ну как, лет до пятнадцати я даже считала, а потом надоело, что толку-то), мне не привыкать… Но он-то мог бы хоть попробовать, в конце-то концов, я бы помогла, мне не сложно, тем более после шести утра все равно делать нечего. И я еще старалась же, три ночи работу прогуливала…


Он появился в Джинджере рано утром. Тетя Джина убеждена, что только круглый дурак мог сделать это ТАК: мало ли мест, где можно полетать на дирижабле, так нет же, он выбрал самое неудачное, даже на всех картах там высокие горы нарисованы. Ну и рухнул он в самом центре Джинджера, прямо в фонтан с тюльпанами. Прохожие, конечно, вытащили бедолагу, поставили на ноги, дали новую шляпу да и отправили к нам. Уж не знаю, почему так всегда: чуть что неправильно, во всем тете и нам с братом разбираться.

Но когда он предстал во всей красе у нас на пороге, в дурацкой звенящей шляпе господина Джозефа, я сразу решила, что нужно делать ему судьбу, причем срочно. У нас в городе с этим строго: нет судьбы — нет человека, а заезжие такими артефактами редко обладают, потому и сбегают отсюда быстро. Мне же с первого взгляда было очевидно, что этот так просто, как остальные, отсюда не уедет, и вообще вряд ли уедет, а я такие дела за версту чую.

  134  
×
×