Русские инородные сказки - 6

Ну ничего. Я ей сегодня устрою. И пусть высаживает на первой же остановке, подумаешь!

* * *

— Ну вот видите, — скрежещет кто-то рядом с Аной Паулой. Ана Паула резко оборачивается и чуть не сталкивается с директрисой. На директрисе вместо ее обычного монашеского облачения надета широченная ночная сорочка, из-под которой торчат колеса. Иву прав, с ужасом думает Ана Паула, никакая это не коляска!

— Видите, — повторяет директриса, потирая колесо, как будто это ревматическое колено, — вот об этом я вам сегодня и говорила. Да что вы на меня-то уставились, вы на перекресток посмотрите!

Ана Паула послушно смотрит в указанном направлении. На перекрестке, точно посередине, прямо на асфальте сидит Иву в полосатой пижаме. А у его ног сплетаются в клубок…

— Что это? — севшим голосом спрашивает Ана Паула. — Как он это делает?

— Это улицы, — говорит директриса. — Улицы, переулки, аллеи, тропинки. Они его любят. Другие мальчики могут час звать хором, ни один тупик даже не шевельнется. А Иву достаточно просто из трамвая выйти — и они уже сами ползут! Один раз загородное шоссе явилось, представляете? — директриса вздыхает и снова потирает колесо. — Удивительно талантливый мальчик ваш Иву. Жалко, неорганизованный. Как ночью выйдет — так наутро все переулки перепутаны.

Ана Паула нервно смеется. Я сошла с ума, думает она, я сошла с ума, ой мамочки, ясошласу…

Что-то трогает ее за колено. Ана Паула визжит, но тут же берет себя в руки. Потом осторожно смотрит вниз и видит, что в ноги ей тычется крошечная парковая аллейка. Ана Паула медлит чуть-чуть, потом решительно присаживается на корточки и осторожно гладит аллейку по круглым камушкам.

ШОКОЛАДНЫЙ ДОМИК

(Португальская версия сказки «Пряничный домик»)

Маргарида

…начала видеть ее черты в себе, чем дальше, тем больше. Вначале думала — показалось, просто показалось, померещилось, я же почти старуха уже и все эти годы одна живу, мало ли что может померещиться одинокой старухе.

Вы поймите, я же ее забыла, совсем забыла, столько лет ведь прошло, сейчас даже и не сосчитать, сорок, пятьдесят? Мне тогда женщина из полиции сказала — удивительно, как я сейчас прямо вспомнила, что это была женщина, крупная такая, мощная, с большой грудью, я прямо на нее из лесу выскочила и оторопела, понимаете, не потому что она была какая-то уродливая или, там, несуразная, а потому что я впервые увидела женщину-полицейского не в кино, а в жизни, в те годы это была большая редкость, и вот я застыла, а у нее вдруг в руках оказался большой такой плед в красную и коричневую клетку, и она шагнула вперед и этим пледом меня поймала и всю укутала, а плед был колючий и кусался, а я же была почти голая, и меня еще ветки везде исцарапали, пока я бежала, и я разревелась и стала говорить: «Она съела Жоау, она съела Жоау», а женщина обняла меня, крепко так, и еще прижала головой к этой своей огромной груди, как будто я была ее ребенок, и сказала, это был кошмар, он прошел, он больше не повторится, теперь постарайся все забыть, не расковыривай, не трави себя, просто живи, как будто ничего не было, у тебя вся жизнь впереди, и я забыла, не сразу, конечно, но забыла…

Гидиня

— Так нечестно! — говорит Гидиня, откидывая одеяло и усаживаясь в кровати. — Так нечестно, ты обещала мне почитать про Шоколадный домик! Сама обещала, а сама возишься с этим дурацким…

— Тссссс! — шипит дона Лауринда, делая страшное лицо. Она сидит в глубоком кресле и боится даже пошевелиться, Жоау наелся и вроде бы задремывает, не выпуская изо рта доны Лауриндиной груди. — Немедленно ляг и спи!

Гидиня скрещивает руки на груди, плотно сжимает губы и упрямо сопит. До рождения Жоау, если ей случалось насупиться, дона Лауринда начинала ее щекотать, приговаривая: «А кто это у нас такой надутый? А кто это у нас такой упрямый?» — и все заканчивалось смехом и возней. Но теперь дона Лауринда чеканит ледяным шепотом:

— Я кому сказала, быстро ляг и спи, пока не получила!

Гидиня валится на кровать и накрывается с головой одеялом.

— Сними одеяло с головы!

Гидиня нарочито медленно снимает одеяло, потом поворачивается к доне Лауринде и внимательно и как-то недобро на нее смотрит.

«Сейчас зарыдает», — с ужасом думает дона Лауринда и слегка привстает в кресле, прикидывая, успеет ли она заткнуть Гидиню до того, как проснется Жоау. Но Гидиня уже отвернулась и молчит, даже сопеть перестала, и дона Лауринде почему-то становится не по себе.