Седьмой мост

Тетку разговорить удалось. Не сразу. Разговор поначалу стопорился и раскачивался с трудом, будто тяжеленный, давно не бывший в работе колокол, но затем набрал амплитуду, и вот тетка за чаем щедро, будто сладости из перевернутой корзины, вывалила Алевтине с Евгением все, что знала.

Оказывается, мать Али, когда девочке было три-четыре года, попыталась разбить чужую семью и приворожить Алиного отца. Для этого и обратилась к одной деревенской старухе, не гнушающейся такими делами. Но старуха, раскинув карты, предсказала, что не судьба Алиной маме быть с тем мужчиной. У нее доля такая одинокая – как искупления за грехи, совершенные в прошлой жизни. И более того, ребенок тоже долго не задержится в этом мире. Старуха предсказала, что Алина жизнь оборвется в возрасте тридцати одного года. Быть ей погребенной под стенами обвалившегося дома.

С этим страхом – потерять единственную дочь – мама и жила все эти годы. Вбила себе в голову, что, если она ограничит контакты дочери с отцом, как-то убережет свое дитя от преждевременной гибели. Винила себя в грехе – в том, что внесла разлад в чужую семью, – и считала, что отказом от этого мужчины может искупить свою вину. Но когда Але исполнилось двадцать девять, заволновалась и нашла уже другую гадалку.

– Тридцать один год, – безжалостно подтвердила та. – Вижу обрушение тяжести на голову твоей дочери.

Мама запаниковала и, вернувшись домой, затеяла обмен. На этот раз она вбила себе в голову, что может отвести надвигающуюся опасность путем смены жилья. Хотя логики в этом не было: если уж Але суждено погибнуть от обрушения, то это могло случиться в каком угодно месте. От судьбы не уйдешь.

Обмен состоялся. Но Алина мама, в день тридцатилетия дочери смекнув, что все попытки избежать судьбы жалки, вновь обратилась к гадалке.

– Могу поменять их судьбы. Только так спасу твою дочь. Но ты понимаешь, какой грех на свою душу возьмешь?

Мама понимала, но ради спасения своей дочери была готова на все.

…Вот такую историю рассказала тетка, правда, добавила, что не поверила в это. Ну что за суеверия, в самом деле! Какие-то «обмены судеб»! Двадцать первый век на дворе!

Но Аля про себя решила, что на самом деле все так и было. И мама рассказала эту историю своей старшей сестре ради того, чтобы немного облегчить душу – знала, что сестра ей не поверит.

…И что же теперь ей делать? Как быть? Оправдывает ли убийство материнская любовь? Да, она, Аля, выжила, но без дочери по вине Алиной мамы осталась другая мать.

По дороге в дом Жениных родственников Аля чуть не плакала. Женя не решался заговорить с ней, чувствовал, что услышанная история потрясла девушку. И как бы ему ни хотелось помочь ей, он также знал, что решение она должна принять сама – нести ли в душе этот камень, простить или нет.

– Женечка, ты понимаешь, что я уже год как должна быть мертвой? – спросила девушка шепотом, когда они подъезжали к нужной остановке. – Ты это понимаешь? Ты… как будто сидишь сейчас с «полупризраком»…

– Не говори глупости! – рассердился он. Обычно он не позволял себе таких резких высказываний, тем более в адрес любимой девушки, но сейчас плохо владел собой.

– Это не глупости, Женечка. Так оно и должно было случиться! Теперь понимаю, почему я на самом деле стала видеть призраков! Да просто потому, что стою на «пограничной» линии между двумя мирами: как бы уже не должна находиться здесь, но еще не там. И призраки вступают со мной в контакт, как с «пограничником». Я ведь для них чуть ли не своя…

ДИАНА

Ей не получить его обычным способом – это она поняла еще раньше, интуитивно, а сегодня лишь в очередной раз убедилась в этом.

После поездки в Сосны Илья пригласил Диану в город, в ресторан, и девушка согласилась. Но догадывалась, что за этим приглашением ничего не стоит. Даже при большой фантазии она не могла обманывать себя тем, что Илья пригласил ее на свидание. Нет, он просто предложил ей пообедать вместе, потому что они проголодались. Потому что им нечем заняться до вечера. Потому что у него тут нет другого общества. Потому что они спят в одной квартире, но спят не вместе (ха-ха! Здесь Диана мысленно рассмеялась – горько, с привкусом слез).

А не потому, что у нее – удивительные глаза-омуты, в которых мужчины тонут добровольно, без сопротивления. И не потому, что запах ее кожи сводит его с ума. И не потому, что в его эротических фантазиях он сжимает ее в объятиях. И не потому, что у него на плече та чертова родинка, которую она целует в снах, но которая в реальности целомудренно скрыта рукавом футболки.