Мое ходячее несчастье

— Трэвис, я думаю, тебе пора понять, что она вряд ли…

— Черт, заткнись уже, Шеп! Можешь ты хотя бы сейчас не быть таким правильным? Не надо меня урезонивать. Будь мне просто другом, ладно?

Шепли кивнул:

— Ладно.

Из его комнаты появилась Америка — все еще в пижаме:

— Трэвис, ее лучше оставить в покое. Она приняла окончательное решение, как только ты дал понять, что будешь работать на Бенни.

Я не ответил. Тогда Мерик опять заговорила:

— Трэвис…

— Не надо. Не обижайся, Мерик, но сейчас мне даже видеть тебя не хочется.

Не дождавшись реакции на свои слова, я вышел и хлопнул дверью. Сцена получилась несколько театральная, зато я немного разрядился. Иначе, придя на занятие, я был бы слишком взволнован и, увидев Эбби, чего доброго, на виду у всех принялся бы ползать перед ней на коленях и умолять ее вернуться. Правда, я и теперь бы этим не побрезговал, если бы таким образом можно было заставить Голубку передумать.

Я медленно направился к аудитории. Поднялся по лестнице, а не на лифте. Все равно до начала лекции оставалось еще целых полчаса. Я приехал пораньше, чтобы у нас с Эбби была возможность поговорить, но вот уже закончилось предыдущее занятие, а она не появлялась.

Я сел рядом с ее пустующим местом и принялся теребить свой кожаный браслет, краем глаза посматривая, как другие студенты входят и рассаживаются. Для них сегодняшний день был совершенно обыкновенным, и мне становилось больно при мысли о том, что их жизнь продолжается, а моя зашла в тупик.

Вот мимо мистера Чейни прошмыгнули последние опоздавшие. Теперь все были на месте. Кроме Эбби. Профессор поприветствовал аудиторию, открыл свои записи и начал лекцию. У меня в ушах его слова сливались в какой-то нечленораздельный поток. Сердце стучало, с каждым вздохом как будто разбухая все сильней. На глаза навернулись слезы. Я с нарастающей яростью думал о том, что Эбби теперь неизвестно где, наслаждается моим отсутствием.

Я вскочил, уставившись на пустое Голубкино место.

— Хм… Мистер Мэддокс? Вам нехорошо? — спросил профессор Чейни.

Я опрокинул сначала стол Эбби, потом свой, почти не замечая охов и криков пораженных зрителей.

— Черт! Черт! — вопил я, снова и снова пиная ни в чем не повинную мебель.

— Мистер Мэддокс, — сказал Чейни удивительно спокойным голосом, — думаю, вам лучше пойти подышать свежим воздухом.

Я, тяжело дыша, замер, глядя на перевернутые столы.

— Выйдите из аудитории, Трэвис, — проговорил Чейни, теперь уже тверже. — Я жду.

Я быстро подобрал валявшийся на полу рюкзак и так распахнул дверь, что край ее ударился о стену.

— Трэвис! — окликнул меня кто-то.

В первое мгновение я успел понять только то, что голос женский, и резко обернулся в надежде увидеть Эбби. Но по коридору вальяжно шла Меган.

— А я думала, ты на лекции, — улыбнулась она, останавливаясь возле меня. — Какие планы на уик-энд?

— Тебе-то что?

Она приподняла брови. В глазах мелькнула догадка.

— Я тебя знаю. Ты опять взбесился. С той монашкой не прокатило, да?

Я не ответил. Меган как ни в чем не бывало продолжила:

— Я знала, что у вас ничего не получится. — Она пожала плечами, подошла еще ближе и прошептала, почти касаясь полными губами моего уха: — Мы с тобой похожи, Трэвис. Оба никому не нужны.

Я посмотрел ей в глаза, потом на губы, потом опять в глаза. Она подалась ко мне, изобразив свою фирменную сексуальную полуулыбку.

— Отвали, Меган.

Улыбка исчезла. Я прошел мимо.

ГЛАВА 22

НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ

Следующая неделя тянулась бесконечно. Мы с Америкой решили, что ей пока лучше пожить в «Моргане». Шепли неохотно согласился. Эбби пропустила все три лекции по истории и перестала обедать в столовой. Я пытался встретиться с ней после других ее занятий, но она или вообще не приходила, или убегала пораньше. На звонки не отвечала.

Шепли уверял меня, что с ней все в порядке, ничего не случилось. Узнавать об этом из вторых рук было тягостно, но все-таки не настолько, как если бы я оказался совершенно отрезанным от нее и не знал бы даже, жива ли она. Сейчас Эбби явно не желала со мной общаться, и тем не менее я не переставал надеяться, что когда-нибудь она меня простит или соскучится по мне так же, как я по ней, и объявится у нас в квартире. Я не мог смириться с перспективой никогда ее больше не увидеть и поэтому решил ждать.