Мое ходячее несчастье

— Знаю, — сказала она.

Я поморщился от острой физической боли:

— Уезжаешь…

Эбби взглянула на подругу, которая смотрела на меня так, будто жаждала моей крови.

— А ты серьезно думал, что она останется?

— Детка… — прошептал Шепли.

— Вот только не надо, Шеп! Даже не вздумай его защищать! — кипятилась Америка.

Я с трудом сглотнул:

— Голубка, мне так жаль! Даже не знаю, что и сказать…

— Чего ждешь? Пойдем! — сказала Мерик, потянув Эбби за руку, но та продолжала сидеть. Когда я сделал шаг вперед, Америка ткнула пальцем в мою сторону. — Клянусь, Трэв! Если попытаешься ее остановить, я оболью тебя спящего бензином и подожгу!

— Мерик! — умоляюще простонал Шепли.

Обстановка накалялась.

— Все в порядке, — наконец-то сказала Голубка.

— То есть как в порядке? — спросил Шеп.

Эбби закатила глаза, указав на меня:

— Трэвис привел домой женщин из бара, ну и что?

Я опустил веки, пытаясь утихомирить боль. Я так боялся, что Голубка уедет, а ей, оказывается, на все было наплевать!

— Ха-ха! — не унималась Америка. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе это понравилось?

Эбби оглядела комнату:

— Трэвис может приводить сюда кого пожелает. Он здесь хозяин.

Я проглотил ком, стоявший в горле:

— Так ты не собирала вещи?

Голубка покачала головой и взглянула на часы.

— Нет, наоборот, пойду распакую. А еще я бы хотела поесть, принять душ и переодеться, — сказала она, направляясь в ванную.

Америка метнула на меня смертоносный взгляд, но я, не обращая на нее внимания, пошел следом за Эбби и, остановившись перед дверью, тихонько постучал:

— Голубка?

Она вяло откликнулась:

— Да?

— Ты остаешься?

Я прикрыл глаза, как будто ожидая удара.

— Могу уехать, если хочешь. Но, вообще-то, спор есть спор.

Я прислонился головой к двери:

— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Но если уедешь, буду не в претензии.

— То есть ты освобождаешь меня от условий нашего пари?

Ответ напрашивался сам собой, и все-таки я не должен был удерживать Эбби против ее воли. В то же время я ужасно боялся, что она уедет.

— Если скажу «да», ты вернешься в общагу?

— Ну разумеется. Что мне тогда здесь делать? Это же не моя квартира! — сказала Голубка, и сквозь деревянную дверь ванной до меня донесся мягкий смешок.

Я не знал, огорчена она или просто устала после ночи, проведенной в кресле. Если все-таки первое, то нужно во что бы то ни стало не дать ей уйти. Иначе я рискую больше никогда ее не увидеть.

— Тогда я говорю «нет». Все остается в силе.

— Ну а теперь можно мне принять душ? — тихо спросила Эбби.

— Конечно…

Тут Америка, хлопнув дверью комнаты Шепли, сердито протопала в холл и остановилась прямо передо мной.

— Ты эгоистичная свинья! — прорычала она.

Я пошел к себе в спальню, взял Голубкины тапочки и халатик, потом снова направился к ванной. Ясно было, что Эбби, скорее всего, останется, но лишний раз ее задобрить не мешало.

— Голубка, я принес твою одежду.

— Брось возле раковины. Я возьму.

Я открыл дверь, положил вещи и, глядя в пол, сказал:

— Я вчера просто с катушек слетел. Услышал, что ты говорила обо мне Америке, и взбесился. Думал проветриться и выпить немного, чтобы прийти в себя, и сам не заметил, как надрался, а тут эти девицы… — Я замолчал, пытаясь обрести контроль над собственным голосом. — Утром проснулся — тебя нет в кровати. Потом смотрю — ты в кресле спишь, а на полу обертки от презервативов. Мне аж поплохело.

— Чем пытаться меня подкупить, притащив домой чуть ли не весь супермаркет, лучше бы просто со мной поговорил. Не к чему было сорить деньгами.

— Мне плевать на деньги, Голубка. Я испугался, что ты уедешь и не станешь больше со мной разговаривать.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала она, и, по-моему, искренне.

— Я знаю, сейчас уже словами не поможешь… Я все прогадил… как всегда.

— Трэв?

— А?

— Больше не садись на мотоцикл пьяный, ладно?

Мне хотелось сказать что-то еще, хотелось еще раз попросить прощения, объяснить, до какого отчаяния я вчера дошел. Я и сейчас сходил с ума — от полной неспособности справиться с собственными чувствами. Нужные слова не шли. Мозг заклинило на одном: после всего, что произошло, после всего, что я наговорил, ей нечего мне ответить, кроме того, чтобы я не ездил пьяный.