Узор твоих снов

– Лёвина Катерина, и откуда у тебя в душе столько неуверенности и недовольства собой? Катя…

– Не зови меня Катей, я не люблю это имя. Я выбрала псевдоним и живу под ним.

– Не буду, Лека. Но объясни мне, почему ты так неуверена в себе и своем таланте? Сомнения проходят через весь расклад!

– А что будет? Что меня ждет? – Лека с волнением и тревогой всматривалась в разложенные карты. Ее щеки, обычно бледные, покрылись легким румянцем.

– Ожидается взлет, может быть, стремительный, но тебе придется пройти через некоторые трудности. Пустяковые, но тебе они покажутся серьезными. Настолько, что ты даже… – Инга помолчала, не глядя стряхнула пепел с сигареты в пепельницу, и подняла взгляд с карт на Леку: – Что ты даже впадешь в депрессию. Но это зря. Поверь мне, все получится!

Лека с облегчением перевела дыхание.

– Только карьера требует жертв, сама понимаешь… – продолжила Инга. – Что-то находишь, что-то теряешь.

– А… потери будут серьезными?

– Для тебя это не будет столь болезненной жертвой, – улыбнулась Инга, но в ее улыбке мелькнула грусть. Мелькнула – и пропала, будто ее и не было. – Концерты, записи, новые люди – все это закружит тебя вихрем. Печалиться станет некогда!

Лека обрадованно взвизгнула. А Инга лишь покачала головой.

* * *

Лариса села на пассажирское сиденье рядом с Вадимом и с тревогой огляделась. После аварии она бы предпочла передвигаться на метро, а не на машине, но не осмелилась сейчас сказать об этом Вадиму.

– Я не буду гнать, не бойся, – угадал он ее опасения и завел двигатель.

Машина тронулась с места и покинула унылый больничный двор.

Чтобы немного отвлечься от своих страхов, Лариса спросила у Вадима разрешения включить музыку и, получив согласие, нажала кнопку магнитолы.

– Кто это поет? Что за группа?

– Этот диск записан на личные средства и пока не растиражирован. Певицу, знакомую Инги, зовут Лека. Псевдоним, конечно. Если не нравится музыка, посмотри в бардачке другие диски.

– Нет, наоборот, очень нравится! – запротестовала Лариса и сделала звук громче.

– Можешь взять диск домой послушать.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Лариса.

Вадим свернул в переулок и припарковал машину во дворе дома. И вскоре они уже входили в Ларисину квартиру.

– Вот я и дома!

– Рада?

– Еще бы!

Скинув ботинки, она, не снимая куртки, прошлась по квартире, зажигая везде свет.

– Пыльно только… Я столько времени не была здесь. Ты торопишься? – спросила она у Вадима.

– Нет.

– Значит, чаю попьем? Только мне бы вначале хотелось принять душ, – сказала она и покраснела, поняв, что заявление про душ и чай прозвучало недвусмысленно.

Вадим не ответил, лишь слегка улыбнулся, глядя на девушку.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Любуюсь. Нельзя?

– Нельзя! – отрезала она. – Пока я выгляжу как вылинявшая тряпка, нельзя!

– Интересное сравнение!

– Пока я в душе, завари, пожалуйста, чай, – попросила Лариса и вышла из комнаты.

Хлопнула дверца ванной, и через некоторое время послушался шум воды. Вадим поставил чайник и вернулся в комнату. Полистал немного женский журнал, оставленный на телевизоре, просмотрел подборку музыкальных дисков, прошелся по комнате, с любопытством рассматривая предметы обстановки. Ему интересно было знать о хозяйке квартиры как можно больше. Как она засыпает – свернувшись калачиком или раскинувшись на постели. Как просыпается утром и, взъерошенная и сонная, бредет в ванную умываться. Какую музыку слушает: под какую грустит, а под какую радуется. И когда замерзает, в какой домашний свитер кутается. Осматриваясь в комнате, он пытался представить себе Лару в разных бытовых ситуациях. Ему казалось, что она бы нравилась ему в любом виде – даже когда сонная и растрепанная, с косметикой или без, светящаяся от приподнятого настроения или с покрасневшим простуженным носом. Он старался не думать о том, какая она сейчас в душе. Он старался думать о ней, облаченной в строгий деловой костюм и с завязанными в «хвост» волосами, но представлялась она ему такой, какой была сейчас в душе – «одетой» лишь в переливающийся на свету водный бисер. Она выйдет из душа, и от ее влажных длинных волос и разрумяненной кожи будет пахнуть так притягательно, что… чай пить они уже не станут. Он просто не сможет сидеть напротив нее и следовать чинному чайному ритуалу, как чопорный англичанин на светском приеме. И ей тоже вряд ли на самом деле нужна эта «чайная традиция», но воспитание и застенчивость не позволяют сразу дать волю инстинктам. Каким богам помолиться, и в какое царство продать душу за еще сколько-то мгновений выдержки, которые покажутся адовой вечностью – для соблюдения «чайной церемонии». Вадим сделал еще круг по комнате, прислушиваясь к шуму воды в ванной. И назойливые фантазии вновь атаковали воображение. Прямо беда… Он с шумом перевел дыхание и остановился перед сервантом. Лучше рассматривать чашки для той самой «чайной пытки», чем истязать воображение навязчивыми образами. Он сосчитал все чашки, стоявшие на верхней полке, и все блюдца. Затем открыл дверцу серванта и достал фотографию в рамочке, которую увидел, – фотографию Алены. Здесь она была заснята, когда еще не остригла коротко волосы и лет ей, наверное, было семнадцать-восемнадцать. Милая девчушка, юный цветок, распустившийся ранней красотой и сорванный еще на рассвете. Мысли об Алене отозвались приглушенной болью – от неприятия и непонимания факта такой ранней смерти. Ей бы окончить институт и найти интересную работу, ей бы кружить головы молодым людям и разбивать сердца, ей бы любить и самой купаться в любви, ей бы выйти замуж и родить такую же красивую девочку. Ей бы просто жить.