Книга русских инородных сказок

А еще, рассказывают, в самолете летит Аня. Она боится лететь в самолете и от страха читает журнал «Коммерсант-Власть», а в кармане у нее лежит телефон, по которому нельзя звонить, а то самолет упадет, и Аня не звонит, она даже и не хочет, даже и не думает, ну и пусть летит себе дальше…

Бац — еще одна Таня, оказывается, живет в синем-синем доме. У этой нет собаки. У нее есть только клетчатая кружка, а в кружке молоко горячее, с медом… Эх, сюда бы Надю…

Далеко-далеко, в большом зале… Ой, смотрите-ка, Ната наша работать закончила, пришла домой, водяной кран открыла и язык туда, под струю, тянет! Это она так целоваться, говорят, учится… Воду-то горячую убавь, эй, целовака, язык-то пожгешь…

Ну и смешные вы, однако, девки!

Про Мертвую проститутку

Мертвая проститутка имеет возраст двадцати лет, и руки ее тонки и нежны, и глаза ее темны и лучатся прохладной тревогой августовской ночи, когда за окном уже ветрено, но все еще не прошло настоящее лето.

Мертвая проститутка имеет зеленую сумочку, в ней обычно лежат ее вещи: маленькое поцарапанное зеркальце, упаковка разноцветных дешевых презервативов, газовый баллончик, носовой платок, неизменная надкушенная плитка черного шоколада и маленький металлический ключ. В зеленой сумочке не должно быть никакой косметики и никаких документов — это и будет одним из признаков настоящей Мертвой проститутки.

Мертвую проститутку бесполезно искать в Москве, или в Питере, или в Оренбурге, или в Нью-Йорке, или в любом другом городе — ее вообще бесполезно искать. Она перемещается по Земле так скоро и незаметно, что сегодня ее видели в нижегородской гостинице «Волжский откос», завтра она будет пить «Мартини» в баре назранской гостиницы «Асса», а послезавтра она будет стоять на обочине трассы Минск-Москва. Мертвую проститутку можно только встретить совершенно случайно, не задумываясь, неосознанно выбрать ее среди множества других и позвать за собой.

И нет такого мужчины, который смог бы оставить Мертвую проститутку нетронутой. Усталые, равнодушные старики молодеют и становятся подобны восемнадцатилетним юношам и приходят к ней снова и снова. Романтики и поэты, прельстившиеся возможностью показать свое благородство и бескорыстие, желавшие провести с ней ночь в беседах и не посягнуть на ее тело, срывают с нее одежду, и бьют ее по лицу, и целуют ее спину, овладевают ей. Надменные гордецы, властители мира засыпают, усталые и обессиленные, на ее груди.

Но Мертвая проститутка не берет денег. Утром (а никто еще не мог расстаться с ней раньше утра) она одевается, садится рядом и смотрит. И счастье тому, кто сможет отвести взгляд, но нет счастливых в этом мире — все для этого слишком слабы или слишком честны… И под ее взглядом смелые — умирают, равнодушные — сходят с ума, а трусливые — слепнут. И тогда Мертвая проститутка встает и уходит и запирает дверь номера металлическим ключом из своей зеленой сумочки, и, черт его знает, почему этот ключ подходит ко всем дверям всех гостиничных номеров этого мира…

Я пил с Мертвой проституткой пиво августовской ночью через дорогу от гостиницы, в тысяче километров от Москвы, в летнем уличном кабаке одного из городишек Южного Урала. Мы просто сидели за одним столиком — наверное, нам обоим было неуютно и скучно. Мне потому, что в то время я был одинок и занят скучным делом. Ей… не знаю, почему ей было скучно, я не спрашивал, но, может быть, по той же причине. Кроме нас под навесом почти никого не было, она раскладывала пасьянс на моем древнем ноутбуке и слушала «Pink Floyd». Я рассматривал разноцветные презервативы из ее сумочки и сравнивал ее металлический ключ с ключом от своего номера. На вид они были совершенно разными, и это вносило маленькое разнообразие в ставшую уже слишком однообразной жизнь. Тогда же она между делом и рассказала про себя то, что я уже передал.

А потом я спросил ее — так, опять же чтобы только поддержать разговор: «А что, — говорю — у тебя за сила такая? Откуда берешь и для чего ее так, прямо скажем, антиобщественно употребляешь?» Ну, она усмехнулась и говорит: «Да вот, понимаешь, живет во мне вечный бабский недолюб. Как какую женщину кто не долюбит, по своей ли воле оставит, или когда умрет, или когда на войну пойдет по принуждению, — так у женщины той бабский недолюб начинает родиться. И она живет с ним, живет, терпит, копит, а потом либо сама его начинает на других мужиков переводить, либо лопается в ней какая-то струночка, и весь недолюб ее в меня переходит. И так его уже во мне много, что ни задору, ни удовольствия, ни счастья с него не имею. Одну скучную силу. А скучную бабскую силу только на смерть и можно употребить. Вот и хожу я но свету… Дай мне сигарету — у тебя какие?»