Сборник: 200 рассказов Олеандрова

Это были грудные дети которых не смогли оторвать от матерей.

Там комендант лагеря расстреливал их со своего балкона.

А его десятилетняя дочь – хлопала в ладоши и кричала – ещё папа! Ещё!

Эсэсовцы вырывали детей из рук матерей и подкидали их в воздух и тот стрелял в них с автомата.

На потеху своей дочери.

А в это время евреев привозили всё больше и больше.

В лагере всё равно не хватало места.

Все заключённые в лагере были распределены по бригадам.

Тогда немцы каждый день начали выбирать наугад одну бригаду и расстреливали её. Чтобы освободить место для других евреев.

Лагерь располагался недалеко от центра города поэтому чтобы не было слышно криков и выстрелов – в лагере создали оркестр. Он был из заключённых – музыкантов.

Немцы всё время кого-то расстреливали поэтому музыканты – весь день играли.

Их заставляли играть самые весёлые мелодии.

А вечером, когда солнце было на закате – они играли специальный концерт возле строго здания с балконом чтобы начальнику концлагеря и его семье – сладко спалось.

От переусталости у музыкантов которые играли на духовых инструментах – текла кровь по губам.

Самых усталых музыкантов – тут же расстреливали и ставили на из место новых.

Однажды немцы нашли еврейского священника – раввина, и ради потехи заставляли его танцевать и петь, когда евреев выводили на работу.

Брр… брр… зачем я читаю всё это?

Заканчиваю чтение, и иду в колонию.

Так вот какое оно, старое здание, с балконом.

Возле которого теперь я стою и смотрю как выводят зеков на работу.

Как хорошо что теперь это не лагерь смерти а простая советская колония.

Зеки отсидят и выйдут – на свободу.

А тот старый еврей со своей книгой, наверное переборщил немного.

Но нужно побыстрее покинуть колонию – возле Оперного Театра меня ждёт Людочка.

Она всё-таки хочет побольше общаться со мной а не только трахаться.

Но всё-таки, в театре я держал свою руку – у неё на коленке.

Как же мне хотелось её!

А после театра, возле дома я увидел старую соседку.

Она специально следила или я приведу к себе какую-нибудь женщину. Чтобы потом про всё доложить моим родителям.

Это был конец.

Людочка, с её мягкими стройными ножками, с высокой грудью и с зелёными глазками… – не будет больше моей… я чуть не плакал.

Но вдруг меня осенило… я зашёл в дом один!

Старая соседка ещё немного посидела на скамейке и ушла.

Тогда я из окна подал знак Люде и она зашла ко мне в квартиру.

И мы тут же спрятались под одеяло.

Как же приятно лежать на ней. Голой.

Но выходя из дома – я опять встретил старуху.

У неё аж челюсть отвисла.

И у меня тоже.

Ночью я почти не спал – всё думал как обмануть старуху.

А утром опять в библиотеку – дочитывать воспоминания старого еврея.

Через пол гола – в лагере поставили 10 виселиц. Каждый кто хотел повеситься – могли это сделать.

И виселицы никогда не были пустыми.

Каждый вечер туда приходили евреи и сами вешались на них.

Потом немцы решили освободить лагерь от женщин и детей, и за неделю – их всех расстреляли.

Расстрелы проходили всегда на краю лагеря, возле рва с водой.

Когда женщин и их детей расстреливали то их крики даже оркестр не мог заглушить.

Матеря хватила немцев за сапоги и умоляли пощадить хотя бы детей.

Кричали, плакали… поэтому немцы старались как можно быстрее их расстреливать.

Всю неделю их непрерывно расстреливали пока кричать больше было некому.

Потом поставили железнодорожные рельсы вдоль всего этого места а на них какую-то странную машину.

Набрали команду из заключённых и начали выкапывать трупы.

Их клали в эту машину.

Оказалось что это машина для дробления костей.

Немцы заметали следы своих преступлений и решили все трупы выкопать и раздробить им кости.

Потом раскидать их по лагерю.

Все. Заканчиваю читать.

Иду в колонию, Заметил что теперь когда иду по колонии – мне чудится какой-то гул.

Как будто чей то стон.

Даже мороз по коже.

А вечером новые проблемы – Людочка отказалось идти ко мне домой.

Она хотела серьёзно поговорить со мной.

Сказала мне коротко – Женись на мне, пожалуйста! Мои все подруги уже вышли замуж, а я всё ещё нет.

Я ответил – я сейчас не могу. Мне же учиться надо.