145  

Отчаянно он старается заглянуть поглубже в зеницы пустых глаз, отчаянно пытаясь найти там любовь, благодарность…


А тварь только мычит – "жрать давай! "

И тогда он с ужасом понимает что эта масса не помнит ничего хорошего.

Злопамятная и жестокая по природе. Трусливая и подлая.

Она такой была, есть и будет в своей первоначальной природе.

Он наконец понимает что не может изменить её.


Демократия и свобода выбора – было единственное что заставляло массу быть добрее, что толкало её вперёд, заставляло развиваться, страдать и уважать.


А теперь, эта масса терпеливо ждёт – или будет жратва. Или он подохнет.

И тогда она встанет с колен и покажет всё своё нутро.

Которое вылезло без свободы и демократии.

Эта нутро не знает ни жалости ни пощады. Ни доброты и разума.

Клыками и зубами она разорвёт всё что связано с ним, несчастным диктатором.

Топча и пиная его остатки.

Не оставив даже одного доброго слова в памяти потомков.


И диктатор всё чётче осознает это… каждый день, каждый час.

Он думает про это беспрестанно. И днём и ночью.


– А может мне распрощаться с этой тварью? – Иногда думает он. – Подсунуть ей вместо себя какого-нибудь другого несчастного диктатора?

И тихонько уйти. Спрятаться от неё за высоким забором.

Что бы она забыла про меня. Навеки.


И тогда уже диктатор не думает о реформах, или о благе народа.


Он думает только о себе и о своей безопасности. Жалея себя и ненавидя то что противостоит ему.


А если он не уходит, то теперь – он не гладит её Не жалеет. Наоборот – он пытается ещё сильнее пригнуть эту массу к земле.

С отчаянной надеждой – если не удалось приручить, то возможно он сможет сломать её? Болью и страданием – изменить её сущность?

А она, извиваясь от боли, лишь воет по звериному – Зачем? За что?


– Да потому что ты тварь! Потому что слюна капает из твоей пасти когда ты смотришь на меня.

– Жрать хочешь? – кричит он ей. И в ужасе и отчаянии он лупит её ещё сильнее.

Хлыстом…хлыстом… хлыстом её. По морде и бокам.


Понимая, что он – уже обречён Что он проиграл ей. Проиграл ей всё – свою жизнь, своё будущее и свою семью.

И хлыстом по морде твари – всё что осталось ему в жизни.


А когда он устанет и хлыст выпадет с его рук, он ползёт к ней… он снова даёт ей жрать…


Потому что это и есть теперь его работа.


Это и есть его жизнь.


Ждать – или тварь изменится. Или он подохнет.


Как больно диктатору!


А та мычит из стойла: – Всё равно ты первый подохнешь. А не я. Ты! Ты! Ты…


И тогда он снова её – хлыстом… хлыстом…хлыстом…

Пинок в морду и снова хлыстом…


Пока тварь снова не завоет от боли – Люблю тебя! Больше всех на свете! Только тебя одного!


Он знает. Она непременно завоет это, ласкаясь и прижимаясь к нему.

И будет прятать глаза куда-то в сторону.

Что бы он не смотрел в них.


Дура. Он и не будет смотреть туда. Потому-то знает, в них – приговор ему. Звериный и лютый. Не знающий срока давности или жалости.


И он знает что так будет всю его жизнь – день за нем. Месяц за месяцем. Год за годом.


И спасения ему из этой замкнутого круга – теперь нету.


Так было в истории. Сотни раз.


Масса человеческая может быть страшной.

А может быть благодарной.

Что же определяет разницу между ними?


Только два коротких слова – свобода и демократия.

И ничто более.


А что может дать диктатор? Кнут и жратву. Боль и вкусное пойло.


Но демократия и свобода – уже навсегда закрыты для диктатора.


И за это – диктатор ненавидит эти два коротких слова ещё более.

Ненавидит за то что лишь они, эти слова, заставляют массу развиваться, двигаться вперёд, быть обществом а не массой.


Диктатор понимает это, он даже часто спрашивает себя – не об этом ли он мечтал когда-то?

Ведь когда-то он был такой хороший.

У него были такие благие планы!


Где он совершил ошибку? Когда проиграл?


А потом он вспоминает…

Он проиграл – именно там, в самом начале своего правления – когда он поддался искушению. И в ответ на плевок демократии(или оппозиции) – он дал ей оплеуху.


Всё что произошло дальше – повторялось до него уже тысячи раз.

  145  
×
×