Чужая ноша

Бабушка сделала паузу. Взяв чайник, налила чаю себе и Ларисе и снова пододвинула внучке блюдо с пирожками:

– Кушай, ангел мой. Для тебя ведь пекла.

Лариса, хоть уже и была сыта, послушно взяла пирожок, лишь бы бабушка не отвлекалась на уговоры и продолжала рассказывать.

– А потом, незадолго до свадьбы, между Иваном и Лидой произошла, видимо, какая-то крупная ссора. Они размолвились, и Иван женился неожиданно для всех на Тоне. Я думала, что со злости, чтобы досадить Лиде, заставить страдать ее. Все никак не могла поверить, что Иван разлюбил свою Лиду и вдруг полюбил Тонечку. Ан нет, любил-то Иван Тоню… О Лиде совсем забыл, словно и не было ее вовсе. А на Тонечку надышаться не мог, только ею и жил…

Бабушка горестно вздохнула, видимо, ворошить старое было очень тяжело.

– После свадьбы Иван с Тоней уехали из деревни – подальше от сплетен и пустых разговоров. Обжились в этом городе. Ваня работу нашел, а от завода ему квартиру эту дали. Почти сразу. Дом построили специально для молодых специалистов. Тоня уже Олечку ждала, так что квартира была для них большим счастьем. Жить бы им да радоваться… Ох, горе, горе… Тонечка в родах умерла. Ох и мучилась, бедная, никак разродиться не могла. Я тоже в город переехала – хотела, как Иван, устроиться на завод. В деревне-то что делать молодой девчонке? Да еще думала сестричке первое время после родов с ребеночком помочь. Она ведь сама-то еще практически ребенком была! Да не судьба… Тоня незадолго до родов сама не своя стала, будто чувствовала свой конец. Плакала часто, боялась чего-то… Иван потом проговорился, что во сне она стала частенько бормотать, будто ей страхи какие виделись. Боялась, видимо, родов-то… Видимо, и правда, чувствовала смерть свою. Ох она и мучилась, бедняжечка, когда рожала. Криком кричала, а акушерка-то и помочь толком не могла. От боли Тоня даже помешалась немного, бредила. Себя чуть цепочкой не задушила, на которой украшение носила, Иваном, видимо, подаренное. Мне это акушерка уже потом рассказывала. Вернула Тонечкины вещи вместе с порванной цепочкой, рассказав, что перед самой смертью Тоня с себя ее сорвала и на пол швырнула. Как Олечку родила, так и померла… Ох Иван и страдал. Видимо, тоже от горя помутился, долго дочку не признавал, обвиняя ее в Тонечкиной смерти. А чем малышка-то виновата? Едва появившись на свет, осиротела… С девочкой я стала нянчиться. А потом Иван, когда уж немного оправился от смерти жены, предложил мне замуж за него выйти, чтобы я могла девочку удочерить и воспитывать ее. Вот так я и вышла замуж за твоего деда. Мужем и женой друг другу мы так и не стали. Иван все не смог забыть Тонечку, сам не свой без нее был, запил. Вот так и жили мы – Ваня пил, а я девочку растила. Прожили мы вместе недолго, меньше года. Иван следом за Тоней ушел. Напился зимой и, уснув где-то на улице, замерз. Не смог жить без Тонечки. Дочку так и не полюбил – не удержала она его. Вот такая история, Ларочка…Такая, деточка, жизнь.

Лариса, потрясенная, молчала. Рассказанная бабушкой история ввела ее в грустные раздумья.

– Ба, а что стало с той девушкой, которую мой дед перед самой свадьбой бросил?

– С Лидой? Не знаю. Страдала она очень. А потом куда-то пропала из деревни. Кто-то говорил, что видел ее… Я из деревни вслед за Тоней и Иваном уехала и приезжала туда потом считанное количество раз – на похороны матери, да потом – на отцовы. Тонечку тоже на деревенском кладбище похоронили. И Ваню. Лиду я не видела и ничего о ней больше не слышала. Мама твоя очень похожа на Тоню, только глаза – Ивановы. Ты тоже, Ларочка, в эту породу пошла – светленькая и глаза голубые дедовы. Аленушка наша, царство ей небесное, пошла в породу отца вашего – совсем другой внешности…

Бабушка тяжело вздохнула и, бросив взгляд на настенные часы, всполошилась:

– Ба-атюшки! Лариска, опоздаешь ведь! Мне потом переживать, а ну-ка на автобус не успеешь. Заболтала я тебя, старая чукча… Давай-ка, быстренько! А я пока тебе пирожков в дорогу заверну.

Лариса на автобус успела, хоть и примчалась на автовокзал почти перед самым его отправлением. Ей повезло с соседкой по месту: пожилая женщина, поставив себе на колени перевязанную вместо крышки платком корзинку, мирно сложила на ней руки и уснула. Лара же спать не могла. Глядя в окно на унылый ноябрьский пейзаж, она слово за словом восстанавливала в памяти бабушкин рассказ и приснившийся накануне сон с тем, чтобы потом, когда она будет пересказывать все Инге, не упустить ни одной детали. «Я уже еду домой. Есть что рассказать», – на подъезде к Москве она отправила Инге сообщение на мобильный. И получила ответ: «Могу заехать к тебе сегодня, позвони». «Ок», – отписала она Инге. Какой бы уставшей она себя ни чувствовала, лучше сегодня передаст Инге дневник и отчитается по поездке.