Лабиринт Мёнина

Конечно, я здорово рисковал: вполне могло статься, что Тихий Город предпочтет убить меня, а не отпустить. В таком случае некому будет тосковать о мозаичных мостовых Ехо, и затея сэра Джуффина Халли и его загадочных «старших товарищей» пойдет прахом, все это так… Но я уже давно решил, что никому ничего не должен. Вообще никому, в том числе и Джуффину. Он придумал меня? Вот и славно. Но раз уж он придумал меня таким, каков я есть, пусть сам все и расхлебывает.

О да, я был по-настоящему безумен в те дни, но порой мне кажется, что никогда еще я не мыслил так ясно — ни до, ни после.

И однажды (я как раз рылся в помойном ведре у входа в ресторан под гордой вывеской «Золотой Гусь», откуда меня только что вежливо попросили убраться, и громогласно заявлял, что только в таком дурацком городке может существовать поганая забегаловка со столь идиотским названием) я услышал голос. Он звучал не откуда-то сверху, откуда обычно льется глас божий в мультфильмах, снятых по мотивам библейских сюжетов, а из-под земли.

— Почему ты так ненавидишь меня?

Голос звучал скорее обиженно, чем угрожающе, и мое сердце сжалось в сладкий комок, предчувствуя скорую развязку.

— Потому что ты самый дрянной, мерзкий, паршивый, дурацкий, уродливый городишко во Вселенной! — бодро отрапортовал я.

— Разве я не заботился о тебе? — печально спросил голос. — Разве я не устроил твою жизнь наилучшим образом? Разве я не предоставил тебе самое уютное из жилищ? Разве я отказывал тебе в пище? Разве я не наполнил твой дом самыми лучшими книгами? Разве не окружил друзьями и даже почитателями?

— Ты поселил меня в поганом свинарнике, раскормил, как свинью, и жизнь моя здесь была сплошным непрерывным свинством. Ты — не город, а вонючее болото, в котором копошатся сытые свиньи, — парировал я. И для убедительности добавил: — Меня тошнит от твоего слабоумного бормотания даже больше, чем от твоей паршивой жрачки!

Таким образом мы препирались еще четверть часа. Тихий Город гнул свою линию, я — свою. В отличие от таинственного голоса, я не брезговал нецензурной бранью; когда же мне требовалась передышка (ибо любой словарный запас может иссякнуть), я демонстративно плевал себе под ноги и старательно воспроизводил звуки, которые издает блюющий человек.

Я так увлекся, что не сразу заметил надвигающиеся перемены. В городе поднимался ветер. Синие сумерки сгустились до полной, непроницаемой тьмы. Ветер усиливался. Я понял, что эта стихия пришла по мою душу, и торжествующе рассмеялся: будь что будет, а своего я добился! Я победил. Возможно, это была первая настоящая победа в моей жизни. Какую бы цену ни пришлось заплатить, оно того стоило!

Платить, впрочем, не пришлось. По крайней мере моя жизнь осталась при мне, а больше ничего и не требовалось.

Когда тьма рассеялась, я обнаружил, что лежу в постели, укрывшись чуть ли не дюжиной одеял, зубы мои лихорадочно стучат, тело пылает, а разум в смятении вцепился в первую попавшуюся словесную конструкцию: «Вечность — это безумие, а время подобно воле, которая способна его обуздать».

Кое-как приведя мысли в порядок, я осторожно огляделся по сторонам, а оглядевшись, увидел, что нахожусь в маленькой светлой комнате с большим окном, за которым плескалось предзакатное небо. Голые светлые стены, лазурный потолок и янтарно-желтое ковровое покрытие позволяли надеяться, что это жилье принадлежит мне и никому больше: слишком уж все это соответствовало моим представлениям об идеальном интерьере. Судя по всему, я был серьезно болен, но это меня не пугало: справляться с болезнями я научился довольно давно — как говаривал сэр Джуффин Халли, это же азы!

Несколько дней я провел, можно сказать, по ту сторону добра и зла, однако в конце концов мне удалось привести себя в порядок. Справился я и с памятью, которая, воспользовавшись моей телесной слабостью, попыталась спрятать подальше события последних лет, и с предательским разумом, возомнившим, будто он может заставить меня поверить, что Ехо, Кеттари, Магахонский лес, болота Гугланда, равнины Пустых Земель, Темная Сторона Мира и ее таинственная Изнанка, пески Красной Пустыни Хмиро и мостовые Черхавлы, высокие стены Харумбы и сумерки Тихого Города были всего лишь галлюцинациями тяжело больного человека. Но эта ловушка не сработала: я уже давно научился знать правду, вместо того чтобы смутно о ней догадываться…

Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал, отряхнул от пыли и разместил на виду: забывать я не собирался ничего. Мне было необходимо помнить все, до малейших деталей, поскольку с того момента, как я окончательно убедился, что судьба занесла меня в Мир, который по милости Джуффина я должен был считать своей родиной, у меня появился грандиозный план по спасению Мира. Господину Почтеннейшему Начальнику Тайного Сыска такое и в страшном сне не могло привидеться!