– Ты его не тронешь? – спросила я.
– Я его не трону.
– Лгун!
Я видела, что руки у него скрещены, но кулаки все сжимались и разжимались, снова и снова, костяшки белели, потом розовели, потом опять белели.
Мы стояли. Он смотрел на меня.
– Садись в свою машину и уезжай, – велела я.
Я знала, что не в его правилах бить женщин, но не полагалась на это и только гадала, скоро ли он сломается.
Он не двинулся с места. Я повторила. Он пошел. Я шла за ним до ворот. Смотрела, как он садился в машину. Он не сразу вставил ключ в зажигание. Я подождала, пока он отъедет. Вернулась к двери и постучала. Д.К. впустил меня. Мы поднялись в мою комнату и трахнулись.
Вторник, 22 июня
Утром Д.К. уехал. Ему нужно было обратно на юг. Я улыбалась и заправляла постель, пока он собирал свои скудные пожитки. Я не знала, увидимся ли мы снова, синяки поперек моей груди были уже слабыми, но могли продержаться дольше, чем мы с ним были вместе. Я не знала и не хотела об этом думать.
На углу стояла машина, я видела ее из окна, и он тоже это знал. Этот Парень. Я проводила Д.К. до его машины и махала ему до конца улицы, вернулась в дом, заперев за собой дверь. Зазвонил телефон. Я не ответила.
Несколько минут спустя он снова зазвонил.
– Алло, – произнесла я.
– Можно, я зайду? – спросил Этот Парень.
Я сказала – нет, я встречу его на улице. Закрыла за собой дверь, заперла и сунула ключ в карман. Взяла в руку мобильник, просто на всякий случай. Он выбрался из машины и встретил меня у ворот. Снова попросил впустить его в дом. Я отказала. Сказала, что будем разговаривать в его машине или не будем вообще. Он предпринял еще одну попытку, понял, что я не поддамся, и мы вместе пошли туда, где он припарковался.
Я села на пассажирское место и полуприкрыла дверь.
– Прости меня, я знаю, что очень многое делал неправильно, мне так жаль, очень-очень жаль, – проговорил он.
Глаза у него покраснели, а плечи ссутулились. Меня пронзила нежность. Однако я ничего не сказала. Он продолжал извиняться. Плакал. Я его не останавливала. Я думала обо всех тех моментах, когда мы были вместе, и он не извинялся, и это разрывало мне сердце – или же о тех немногих, когда извинялся, и я спешила утешить его и уверить, что это вовсе не его вина.
Никаких утешений на этот раз. Я просто позволила ему выговориться.
На это было тяжело смотреть. Я понимала, что в моих силах прекратить эту сцену, покончить с его мучениями. Я понимала, что могу сделать следующие десять минут легче для нас обоих – может быть, даже следующие десять дней, если повезет, пока мы снова не поругаемся. Надо только сказать, что приму его обратно. Но я понимала и то, что за каждым углом нас всегда будет подстерегать ссора. И что бы он ни говорил – люди просто так не меняются. Не то что не могут измениться – никто не меняется за одну ночь, а с меня хватит.
Он продолжал извиняться. Плакал. Меня пронзила нежность.
Это-то я ему и сказала. Просто прошептала, что с меня хватит. Он всхлипнул, но упрашивать перестал.
Вот теперь действительно всё, подумала я. Подумала о том, что говорил Н. в машине. Обрекаю ли я себя на судьбу, которую сама избрала? Был ли это последний шанс – не только для него, но и для меня – навсегда?
– Я так тебя любил! – проговорил он, наконец.
– И я тебя любила, – эхом повторила я. Понимая, что это действительно был последний раз. И понимая, что он это понимает.
Четверг, 24 июня
Только что вернулась из качалки, вспотевшая и усталая. Включила чайник – скорее по привычке, чем потому что хотелось горячего. Опять же, говорят ведь, что надо пить чай, когда тебе жарко.
Зажужжал телефон на кухонной стойке. Я бросила взгляд на экран. Это была менеджер.
Я с минуту подумала, почти дала ему переключиться на голосовую почту. Не дала. Ответила.
– Дорогая. Есть заказ на два часа…
Я что, ослышалась?
– Ах, да-да! – Недели молчания – а теперь, откуда ни возьмись, заказ?! – Как поживаешь?
– Хорошо, милая, хорошо. Я тебя что, разбудила?
– Только что из качалки, – сообщила я. Она меня похвалила.
– Надо держать себя в форме, – проворковала и быстро перешла к делу: – Послушай, этот джентльмен, он остановился в «Кларидже», просил тебя приехать в десять часов.