20  

— Ну, дай я хотя бы посмотрю на тебя… — он аккуратно стянул мои трусики, подтянул подушку, запихнул ее мне под пятую точку, развел ноги, устроился и всмотрелся в глубины.

— Ммм… — протянул он с сильным сожалением, как на конфетку, которую нельзя, но ооочень хочется, — ммм…

— А ты здоровенькая? — вдруг почему-то спросил он. В нем явно боролись желания.

— Ничего не болит, — съязвила я.

— Я не об этом, — он посерьезнел, — ты там как? Все нормально?

— Нормально, — закивала я.

— А справка есть? — уточнил он.

— Милый, — я отбивалась с легким сарказмом, — извини, милый, я к врачу для себя хожу, справки как-то не беру…

— Ну как же так, — горестно протянул он, — о таких вещах надо думать. Вот я бы сейчас убедился, что все в порядке, и сделал бы тебе хорошо…

— Послушай, дорогой, — мне начало надоедать, — а давай лучше я тебе хорошо сделаю, ладно? И справок не нужно, и презики такие есть.

И начала я выползать из-под него.

— Подожди, — остановил он меня, хватаясь за мою ногу, как за последний шанс лизнуть, — а может, мы что-то придумаем? Ну, ты ж опытная, должна знать какие-то способы, чтоб безопасно…

Полизать ему хотелось, видимо, нечеловечески. Но осознание того, что я все же не только его, а кругом стреляют, из последних сил удерживало его от столь опрометчивого шага.

— Ну, раз надо безопасно, — как-то истерически вдруг выпалила я, ибо он меня достал, — может, пищевую пленку дать?

Я пошутила. Клянусь, я пошутила.

Оказалось, шутила в этом доме я одна.

— А есть? — вдруг загорелся он идеей.

— Есть, — серьезно подтвердила я, пытаясь сохранить лицо.

— Дашь? — он посмотрел с надеждой.

— Ща, — совершенно ровно ответила я, — пусти, а?

И, видя, что он не очень понимает, зачем, уточнила:

— На кухню схожу.

На кухне меня расплющило в хлам, и, в поисках пленки, гремя дверцами шкафов, я надеялась, что он не услышит мои тщательно сдерживаемые повизгивания.

Очевидно, меня не было чуть дольше, чем следовало, потому что он вдруг окликнул меня:

— Не нашла?

— Сейчас, милый! — я собрала волю в охапку. — Есть целлофановый пакетик, подойдет?

Фольгу я предлагать поопасалась.

И дело было вовсе не в нем. Просто мне вдруг стало понятно, что если я предложу это вслух, то истерику, которая со мной приключится, вряд ли можно будет заглушить звуком шкафчиковых дверок.

Но когда из комнаты долетел вопрос-сомнение:

— …пакетик толстый?

…у меня потекли слезы.

В комнату я вернулась спустя минуты две с сильно покрасневшим лицом.

В руках у меня был рулончик стрейч-пленки.

Его лицо почти что озарилось счастьем.

— Ну, ложись, как была, — он потянул рулончик у меня из рук и, пока я принимала позу, устроился где-то в ногах.

— Подушку под попу подложи, — деловито приказал он, пытаясь найти пальцем залипший край пленки.

Я легла и раскинула ноги, пытаясь подсмотреть.

Пленка от рулончика отматываться категорически не хотела. Она прилипала и путалась. Лизун-изобретатель вспотел и сосредоточился.

— Давай помогу, — я напряглась и потянулась к нему. Если бы я полежала без действий еще полминуты, просто наблюдая за всем этим, подозреваю, меня можно было бы транспортировать в Кащенко прямо с постели.

Я забрала рулончик, старательно ногтем поддела край и аккуратно, на приколе, отмотала лоскут сантиметров тридцать.

Он наблюдал за целлофанкой, прямо скажем, с вожделением.

— Рррр, — он вдруг потянулся к рулончику в моих руках, выдернул его и с характерным звуком рванул пленку зубами, взглядом змия-обольстителя глядя на меня. Очевидно, это «рррр» должно было символизировать порывы охватившей его страсти.

— Оооо! — восхищенно выдохнула я, стараясь не смотреть на прозрачный лоскут, налипший на его зубах и свисающий с губы. — Ооооо!

Это было выше моих сил, и я откинулась назад, старательно маскируя истерику под стоны внезапно нахлынувшей страсти.

Я не буду рассказывать, как он мне ладил эту штучку дрожащими от нетерпения руками. Уверяю, мне было морально непросто. Никогда еще я не была такой актрисой.

  20  
×
×