Записки prostitutki Ket

«Ох, ни хрена ж себе гон!» — мысленно сказала себе ошалевшая Лиза и поплелась в душ и спать.

* * *

— Педофииилка! — смеясь, передразнила я, когда Лиза, прервавшись, закуривала сигарету. — Что, мать, «мартышка к старости слаба глазами стала»? Может, тебе очки купить, раз ты пугливых детей от мужчин не отличаешь?

— Дура! — беззлобно сказала Лиза. — Ты б видела того «ребенка», он на голову выше меня. Вот гребаные акселераты, ну! Так подожди, это ж не все…

Я утром встала, смотрю, а у меня — ну, ты ж знаешь — на полочке такая коробочка жестяная стоит, от «рафаэлок», я в ней всякий хлам храню — бусы рассыпавшиеся, открытки старые, чеки какие-то… ну так вот — я смотрю, а у коробки крышка не до конца закрыта. Просто сверху криво лежит.

А я всегда коробку закрываю.

Получается, что, пока я в кухню за мартини ходила, он в этой коробке шарил. Наверное, думал, что там деньги или золото…

Прикинь, он еще и обокрасть меня явно хотел.

Обломался, гнида. А я еще в комнату возвращаюсь, смотрю — он в какой-то такой напряженно-неестественной позе на кровати, как будто лечь нормально не успел. Я ж тогда значения не придала, утром уже поняла, что к чему…

Боже, Катя, так мерзко, фу!..

* * *

Странно, но история имела продолжение. И я почему-то даже внутренне не удивилась, когда спустя пару дней Лиза позвонила мне и сказала:

— Кать, помнишь, я тебе про малолетку рассказывала?

— Помню, — стебанулась я, — он, как честный человек, вдруг решил на тебе жениться?

— Не ржи, — отрезала она, — тут все запущенней. В общем, прикинь, он мне десять минут назад позвонил.

— Мммм… — протянула я, — предложение изволил делать? Или деточка не наигралась? Желает сексуальных утех?

— Нет, Кать, — спокойно сказала Лиза, — этот пидо*ас, прикинь, пошантажировать меня решил. Короче, звонит и говорит, что ему нужно триста баксов… Срочно причем.

— Ого! — изумилась я. — Детеныш что, совсем мозгами припух? Ему на погремушку не хватает?

— Ты дослушай! — перебила Лиза. — Он сказал, что если я ему не дам денег, то он на меня заяву напишет, за совращение. Ну, типа я его совратила.

— Гггг, — от нелогичности услышанного растерянно хихикнула я, — вообще, что ли, дебил?

— Полный, Кать. Он мне опять тереть начал, что у него в ментовке друзья работают и, если я денег не дам, то меня посадят, прикинь! За совращение, Кать! Несовершеннолетних, блять! А найдут меня, мол, быстро, он адрес знает… Но за триста баксов он, так и быть, согласен ничего не писать и забыть мой номер.

— Обкурился, что ли? — хмыкнула я. — Ничего, что ему шестнадцать — раз; а два — я представляю, как на этого дятла там посмотрели бы, даже если весь этот чес — правда…

— Так Кать! — хихикнула Лиза. — Этот мудак, представляешь, искренне был уверен, что совращение — до 18 лет. А когда я ему объяснила, ху из, и предложила себе мобилу в задницу засунуть и с ней идти, чтоб достоверней было, — понял, что не на ту напал, и начал ныть: «Тебе что, жалко? Ну дай хотя бы сто…»

* * *

Мудаки — они такие уже в детстве. Не знаю, наверное, рождаются такими.

Вырастет — будет полноценный мудак.

Кому-то достанется…

Жена художника

В семье был почти траур. Танечка собралась замуж. Мама заперлась в своей комнате и демонстративно оповестила всех, что не выйдет оттуда до тех пор, пока Танечка не выбросит из головы эту дикую идею, бабушка пила сердечные капли и причитала, а тетушка, вызванная из другого города специально, чтобы повлиять на Таню, с воодушевлением прочла долгую и сложную лекцию про кандидата в мужья вообще и про Танечкину будущую жизнь в частности.

Кандидат и впрямь был странен. Молодой художник без постоянной работы, про которого, впрочем, говорили, что он подает серьезные надежды.

Конечно же, для Танечки он был не пара. Это было ясно всем. Танечка выросла в глубоко интеллигентной семье, окруженная опекой мамы, бабушки и педагога по фортепиано — престарелой рафинированной леди, приходившейся бабушке дальней родственницей. И тут такое!

Танечке прочили блестящее будущее и не менее блестящего мужа — тонкого томного Колю, посещавшего их с визитами по выходным последние полгода, неизменно приносившего цветы для Танечки, степенно пившего чай на кухне и перед уходом целовавшего бабушке ручку.