Пять имен. Часть 2

Говоря это, мессер Ринальдо, ворочаясь на тесной кафедре, будто сивуч в лохани, бряцал вызолоченными шпорами и выставлял напоказ громадный толедский клинок с серебряным эфесом в форме головы Сестры Горгоны с раззявленной пастью и змееголовыми космами.

Багровея лицом, мессер Ринальдо кричал:

— Где прежний титул «dominus»? Где падающие ниц под копыта моего боевого коня рабы, рабыни и рабьи выродки? Мы докатились до того, что дворянский титул покупается шутами и жонглерами потехи ради! От прежних пышных привелегий осталась смехотворная малость — право быть изображенным верхом на коне в церкви, где несчастный, обделенный чернью дворянин обретает покой! Мало того — за один и тот же проступок мы, дворяне, гранды и магнаты, соль и гордость тосканской земли подлежим более суровому наказанию, чем всякая городская разменная мелочь! Вот до чего ваши свободы и права людей доводят!

— О чем говоришь ты? — спросили собравшиеся мессера Ринальдо,

Мессер Ринальдо, взбив пелерину, как петух — оперенье на горле, завопил:

— All dispetto di Dio, potta di Dio! (Ах ты в Бога душу и Бога мать! прим. переводчика.) О чести я вам твержу, глухие вы каплуны, не способные не то, что на добротный мятеж или славную городскую заварушку с грабежом и поджогами, но даже на то, чтобы, как следует прополоть мохнатый лужок под жениными юбками! О чести дворянина, о прекрасном рыцарстве в сияющих доспехах, о безраздельной власти роскошного дворянства, о прежних благословенных временах, когда родившийся в замке мог безнаказанно помыкать тем, кто рожден, как поросенок или теля, в хлеву или, не дай Бог, в яслях, где держат скотину, только потому что его матери-позорнице не хватило места в гостинице! Сколько можно заигрывать с этими оборванцами, ремесленниками, мелкими торгашами, книжными червями — «философами» и прочей сволочью! Не пора ли и нам, флорентийцам отказаться от вздорной и нелепой затеи, именуемой «республикой» и взять пример с жирного, дорогого моему сердцу, благородного рыцарства и дворянства. Почему это я должен думать о том, кто сшил мою одежду, кто вырастил моего коня, кто кормит меня и моих сродников, да еще и сочиняет какие-то межеумочные книжонки или малюет непристойных девок на церковных стенах! Мы вернем власть в городе людям знатным, но для этого нам понадобится сила и хитрость, те из вас, что имеют голос в Синьории могут распорядиться и ввести в город наемные войска. Как я слышал — пара-тройка капитанов удачи со своими веселыми бандами кстати рыщут в окрестностях города и только и ждут, когда им свиснет солидный заказчик! Долой Медичи!

Гости безмолвствовали, нерешительно гася один за другим воровские фонари, облизывая губы и плотнее укутывая вытянутые унылые лица.

— Долой "Установления справедливости" и голосование Совета Добрых Мужей! — закричал мессер Ринальдо дельи Альбицци.

Гости вздыхали, а кое-кто уже бочком-бочком, будто нехотя подвинулся ближе к выходу.

Видя, что замысел его стремительно гибнет, мессер Альбицци, хватил себя кулаком по колену, сорвал с головы берет, закрученный не хуже мусульманского тюрбана и рявкнул в крайней запальчивости:

— Черт с вами, негодяи, прохвосты и захребетники! Все расходы беру на себя!

Расписные балки сводов церкви Сан-Стефано, озаренные дремлющим светом, огласились одобрительными восклицаниями и ликующими рукоплесканиями, нобили немедленно согласились с мессером Ринальдо. Тут поднялся с именной скамьи мессер Микеле деи Барди и сказал:

— Будь проклят Медичи! Чаша его преступлений переполнилась, он довел до смерти, а может быть и опоил дьявольским зельем мою голубку, тихую и преданную Господу старшую дочь мою — Контессу, которую я по недомыслию отдал в жены этому извращенному чудовищу, он заживо спалил собственного брата, даже на похоронах своего отца он приказал звонить благовест, словно в день торжества. Неисчислимы его прегрешения перед богом и людьми и нет прощения Медичи!

Все сошлись на том, что мессер Козимо должен быть арестован и заточен в безвыходную тюрьму Каштановой башни, а затем без суда удавлен в подземелье цепью, как преступник, не заслуживающий снисхождения, а сторонники Республики частью подлежали мучительной прилюдной казни, частью должны были быть обращены в смердов и крепостных рабов, безгласных и отупевших от своего рабства, как слизни и жабы.

В глубинах храма немо смеялось текучим сиянием тело Святого Себастьяна, как магический кристалл напросвет. Служки гасили свечи длинными тушильными шестами. И воск падал со странным слезным плеском на мозаичные полы.