Обманутые иллюзии

Она открыла было рот, чтобы напомнить Максу, что бывший менеджер «Волшебной Двери» ушел на пенсию и уехал в Лас-Вегас еще три года назад. Но вместо этого опять крепко сжала губы и кивнула:

– Хорошо, папа.

Кое-как одолев лестницу, она отправилась разыскивать Лили.

Роксана нашла ее во дворе, где Лили кормила голубей хлебными крошками.

– Леклерк сердится, что я это делаю, – она бросила пригоршню раскрошенного хлеба в воздух и засмеялась, глядя, как голуби толкаются и дерутся. – Они измажут нам весь двор. Но они такие лапочки, так смешно поворачивают головки и смотрят своими черными глазками.

– Лили, что случилось с папой?

– Случилось? – рука Лили замерла внутри целлофанового пакета. – Он ушибся? – она повернулась и бросилась бы к дому, если бы Роксана не остановила ее.

– Нет, он не ушибся. Он внизу, в кабинете, читает свои книги.

– 0-ох, – с явным облегчением Лили прижала руку к сердцу. Она сомневалась, что сердца голубей могли биться быстрее. – Ты меня напугала.

– Я и сама напугана, – спокойно отозвалась Роксана, и нерешительная улыбка Лили дрогнула. – Он болен, да?

Вначале та ничего не ответила. Потом из светло-голубых глаз исчезло обычное беспомощное и мечтательное выражение. Теперь ее взгляд казался твердым и решительным.

– Нам надо поговорить, – Лили обняла Роксану за талию. – Пойдем сядем.

И она повела Роксану к металлической скамейке, под прозрачную тень дуба. В маленьком фонтанчике журчала вода, словно где-то рядом ручей бежал по гальке.

– Дай мне минуточку, солнышко, – Лили села, крепко сжимая кисть Роксаны одной рукой, а другой продолжая кидать крошки птицам. – Я люблю это время года, – пробормотала она. – Не потому, что мне не нравится жара, как здесь бывает… Но просто весной, ранней весной происходят чудеса. Расцветают нарциссы и гиацинты, проростают тюльпаны. На этом дереве есть гнездо, – она посмотрела вверх, но ее улыбка казалась тоскливой и немного потерянной. – Каждый год одно и то же. Они всегда возвращаются. Птицы, цветы. Я могу приходить сюда, садиться и смотреть. И знать, что что-то останется здесь навечно.

Голуби ворковали у их ног. Из-за ограды доносился непрерывный шум проезжавших мимо машин. Грело солнце, легкий бриз шелестел в нежной, молодой листве. Где-то рядом, во Французском Квартале, флейтист играл старинную ирландскую мелодию. «Парнишка Дэнни». Роксана узнала ее и вздрогнула – это была песнь о смерти и разлуке.

– Я заставила его пойти к врачу, – Лили растирала руку Роксаны, успокоившись сама и теперь успокаивая ее. – Макса всегда можно уговорить, только надо запастись терпением. Они взяли анализы и обследовали его. Потом я уговорила его пойти туда еще раз, и они опять обследовали его. Он не лег бы в больницу, поэтому им пришлось сделать все за один раз. И я… ну, я не настаивала. Я тоже не хотела, чтобы он ложился в больницу.

У Роксаны тяжело застучало в висках. Ее голос звучал отрешенно, как будто и вовсе не ее:

– И что они делали?

– Много всего. Так много, что я даже сбилась со счета. Они подсоединяли к нему какие-то приборы и изучали графики. Брали кровь и попросили его пописать в пробирку. Делали рентген, – она пожала плечами, потом они безвольно поникли. – Может, я неправильно поступила, Рокси, но я попросила их сказать мне, что они нашли. Не хотела, чтобы они сказали Максу, если что-то не так. Я знаю, что ты – его дочь, его кровь, но я…

– Ты все сделала правильно, – Роксана положила голову к Лили на плечо, – Совершенно правильно, – ей понадобилась минута, чтобы набраться храбрости: – Что-то плохо, да? Ты должна мне сказать, Лили.

– Он все забывает, – произнесла Лили дрожащим голосом. – Иногда целыми днями все в порядке, а иногда он не может сосредоточиться даже при помощи лекарств. Как будто поезд сходит с рельс. Они сказали, что это заболевание может развиваться медленно, но мы должны быть готовы к тому, что когда-нибудь он вообще перестанет нас узнавать, – слезы тихо катились по ее щекам и капали на их соединенные руки. – Он может сердиться, обвинять нас в том, что мы хотим обидеть его, а может просто выполнять то, что ему скажут, без лишних вопросов. Он может дойти до угла за пол-литром молока и забыть, как вернуться домой. Он может забыть, кто он, и если они не смогут это остановить, то однажды он просто уйдет в себя, и никто из нас не сможет его вернуть.

Это ужасно, поняла Роксана. Намного страшнее, чем смерть.