Обманутые иллюзии

– Солнышко, ты должна ему сказать.

– Зачем? – в ее глазах горели жестокость и ярость.

– Люк имеет право…

– Его права закончились пять лет назад. Теперь все права имею только я! Натаниель мой. Черт побери, Лили, не смотри на меня так! – она вскочила на ноги, лишь бы не видеть этого мягкого и сочувственного взгляда. – А что я должна была сказать? О, кстати, Каллахан, через несколько месяцев после того, как ты отправился прогуляться, я родила твоего сына. Очень похож на тебя. Просто замечательный ребенок. Может быть, я вас когда-нибудь познакомлю, – она прижала руку ко рту, чтобы удержаться от рыданий.

– Не надо, Рокси.

– Я не заплачу, – она покачала головой, а Лили нежно обняла ее обеими руками. – Никогда не плакала из-за него, ни разу. А сейчас – тем более не буду, – но она прижалась к Лили, прислонившись щекой к ее плечу. – А что я скажу Нату, а, Лили? Вот твой папа, о котором я рассказывала, что он уехал. Теперь он вернулся, но не стоит привыкать к нему, потому что он опять может выкинуть тот же фокус. Вот я есть – вот меня нет.

– Он не отвернулся бы от собственного сына. Не смог им пренебречь.

– Я не могу этим рисковать, – она сделала глубокий вдох и шагнула назад, уже твердо держась на ногах. – Если я решу рассказать Люку про Натаниеля, то сделаю это сама и тогда, когда захочу. Слышишь, я говорю совершенно серьезно, – она крепко схватила Лили за плечи. – Пообещай, что ты ничего не скажешь!

– Не скажу, если ты пообещаешь, что сама все сделаешь правильно.

– Я постараюсь. А теперь пойдем, ладно? Это был такой длинный день.

Несколько часов спустя Роксана стояла в дверном проеме комнаты, где спал ее сын. Тени начинали бледнеть, становясь жемчужно-прозрачными перед рассветом. Она прислушивалась к дыханию Натаниеля. Ее ребенок, ее чудо, ее самое сильное волшебство. И она думала о человеке, спавшем в комнате этажом ниже, о человеке, который помог ей создать эту жизнь.

Она вспомнила, как была напугана, когда села рядом со своим отцом и призналась ему, что беременна. Как крепко Макс тогда обнял ее! Постоянная поддержка от него, Мышки и Леклерка. Похожие на смешные варежки, пинетки, которые вязала Лили, обои, которые Мышка купил для детской, молоко, которое Леклерк заставлял ее пить.

Тот день, когда она впервые почувствовала, как шевелился ее ребенок. Тогда она чуть было не сдалась и не заплакала, но сдержалась. Просторные платья, отекшие лодыжки. Первый сильный толчок, от которого она даже проснулась. Уроки ухода за младенцем. Лили вместо преподавателя. И всегда – это маленькое зернышко надежды, притаившееся где-то глубоко в душе, что Люк вернется до рождения их ребенка.

Но он не вернулся. Обливаясь потом, она выдержала восемнадцать часов тяжелого труда, впадая то в отчаяние, то в веселье. Она видела, как их сын вышел из ее лона, она слышала его первый возмущенный крик.

И каждый божий день она смотрела на него, любила его и видела Люка, как в зеркале отраженного в его лице..

Она смотрела, как сын ее рос, а отца пожирала болезнь, от которой не было лечения. Она была одна. Неважно, сколько любви она чувствовала в своем доме, но ночью ей не к кому было прижаться. Некому было обнять и утешить, когда она плакала, потому что отец больше не узнавал ее.

Некому было сейчас стать рядом с ней и охранять сон ее сына пока занималась заря.

26

Лили взбила волосы, проверила макияж, посмотревшись в зеркальце компактной пудры в футляре из горного хрусталя, и зажгла на своем лице яркую, приветливую улыбку. Она выпрямилась, отведя плечи назад, проверила, чтобы живот – который, как не печально было это признавать, понемногу становился еще небольшой, но уже проблемой – был втянут. И только полностью удовлетворившись своим внешним видом, постучала в дверь номера Люка.

Это не значило, что она предавала Роксану, – нервничая, подумала Лили. Она собиралась всего лишь поздороваться и, может быть, что-нибудь посоветовать своему мальчику. Но это совсем не значило, что она совершала предательство – хоть ее сердце чуть не разрывалось от счастья увидеть его снова.

К тому же, она дождалась, чтобы Роксана ушла на пресс-конференцию.

К тому времени, как замок, наконец, открылся, Лили успела съесть почти всю помаду. Задержав дыхание, она сосредоточилась на улыбке и остолбенела, тупо глядя на низенького, темноволосого мужчину, стоявшего с другой стороны дверного проема. Он тоже выпялился на нее сквозь серебряные очки со стеклами в палец толщиной. Люк, конечно, мог сильно измениться, подумала Лили, но он никак не мог стать на шесть дюймов ниже!