Отрок (XXI-XII)

- … Мудро приговорили.

- Значит, за дела Харальда должен был нести ответ Ярослав Мудрый. И святые отцы, которые те деяния благословили.

- Значит, вы должны уйти из Ратного и вернуть эти земли язычникам!

"Ну да! Разбежались! Дед Корней - не Горбачев, Погорынье - не Прибалтика. Он тебе так уйдет - внукам рассказывать будешь, если выживешь, конечно. А я-то чего правозащитником заделался? Прямо тебе сталинские репрессии разоблачаю. Да, но отвечать-то что-то надо?".

- Что молчишь? - Отец Михаил попытался заглянуть Мишке в глаза. - Не так?

- Это невозможно…

- Невозможно? А судить дела столетней давности, пользуясь их плодами, возможно?

- Отче…

- Нет, слушай! Сидишь на земле отвоеванной предками, пользуешься ее богатствами, продолжаешь дела их (пусть, по-другому, но продолжаешь) и называешь их преступниками? Да тот старик, что предков славил, в сто раз честнее тебя!

- Отче…

- Молчи! "Не суди, и да не судим будешь". Это для кого сказано? Только для меня? Или для всех? Суд в Нюрнберге… Наслушался на торгу купцов иноземных… Пращуры твои кровь проливали, исполняя свой долг так, как они его понимали, служили Князю Великому и Православной церкви, так, как умели. Что те купцы о них знают? Как ты можешь их судить?

- Но что же…

- Живи достойно сам. Не твори того, что считаешь непотребным, а пращуров благодари за то что живешь на своей земле и в свете Истиной Веры, а не воешь с голоду на гноище и не коснеешь в дикости. Дела же их Высший Суд уже рассудил, не нам его поправлять. "Мертвые сраму не имут". Язычником был князь Святослав Игоревич, но истину изрек великую, и касается она не только павших на поле брани, а всех!

В помещении повисло тяжелое молчание. Отец Михаил тихонечко покашлял, сплюнул в тряпочку, потом произнес совсем уже другим голосом - тихо и очень грустно:

- Увы, Миша. Прошлого не вернешь и не исправишь, можно только не повторять прошлых ошибок.

- Но как определить: то ли творишь?

- Вера, Миша, только Истинная Вера укажет достойную цель и достойные средства ее достижения. Слабый вопиет к Небесам о защите и утешении, сильный же взыскует путеводной нити.

- А ярый?

- Ярый алчет служения!

- Пассионарии…

- Что?

- Ярому нужна только идея. - Пояснил Мишка. - Все остальное он сам решит.

- Так. А идею эту дает Православная Вера.

- Делай, что считаешь должным, но спрос будет только с тебя, спрятаться не за кого.

- Вижу, что понял, отрок.

- Один умный человек мне недавно сказал: "И хорошие люди творят зло, если считают, что поступают верно".

- Если боишься случайно сотворить зло, Миша, посади себя на цепь. Но помни: духовные узы крепче любых цепей. Вера и есть сии духовные узы. Вера - вообще все!

"Гм…На фронтоне Исаакиевского собора есть надпись: "На тя, Господи, уповаем, да не устыдимся вовеки". Не об этом ли?".

- Спасибо, отче.

- Тебе, Миша, спасибо: только с тобой и поговорить о таких вещах, душу отвести. Что-то, вижу, еще тебя гложет?

- Да, Илларион, будь он не ладен! Глупость я сделал…

- Ну, будет! Наговорились! - Раздался от дверей голос. - Ступай-ка ты, Мишка домой. Святой отец утомился, ему поесть и отдохнуть надо!

В дверях, закрыв могучей фигурой почти весь проем, высилась тетка Алена. Отец Михаил вздрогнул, словно от грома небесного, во взгляде его снова засквозили тоска и беспомощность.

- Царю Небесный, дай мне силы!!!

- Будут, будут тебе силы. - Почти мужским басом проворковала Алена. - Сейчас кашки с молочком поешь, таким богатырем станешь! Ступай, Мишка, ступай.

- Богородица Дева! Заступница Небесная! Обрати светлый лик свой…

Захлопнувшаяся за спиной дверь обрезала полный страдания голос монаха. Роська вылупился удивленно, даже, несколько испугано.

- Минь, чего это он там плачет?

- Он не плачет, он вопиет!

- А… Почему?

- Лечиться бывает трудно и больно. Особенно, если болезнь запущена.

- Ага! Особенно, если такая бабища лечит!

- А другая и не справится. Помоги-ка с крыльца слезть. Не навернуться бы опять.

"Да, сэр, крепенько Вам монах насовал и, позвольте Вам заметить, за дело. Как, все-таки легко на критиканство сорваться! Все вокруг в дерьме: и Ярослав Мудрый, и Харальд, и вся сотня, и тут выхожу я - в судейской мантии, истиной в последней инстанции на устах и сияющим нимбом…вокруг жопы. Всех осудил, всех заклеймил… Позорище, блин! Только такой святой, как отец Михаил, и мог меня матюгами не обложить.