Отрок (XXI-XII)

Спустились с купцами до самой Тьмутаракани, как назад вернуться? Зима наступает, купцы вверх по Днепру до весны не пойдут. Я, после смерти боярина за старшего остался, деньги были - продали кое-что из оружия, доспех с умерших, можно было и перезимовать. Можно было и на службу князю Тмутараканскому наняться, звали нас. Но грызло что-то, на сердце было неспокойно, домой тянуло.

А тут еще искуситель попался - грек один начал моих людей на Цареградскую службу зазывать, золотые горы сулил. Пока я раздумывал, он, паскуда, половину моих людей, все-таки уломал, осталось нас меньше сотни. Ну тогда и решились. Прикупили коней, они тогда дешевы были - год плохой выдался, корма на зиму мало запасли. Ходить в степь зимой мы привычны были, так что прорвались. Треть народу в степи оставили, не столько от стрел половецких, сколько от погоды - два раза в буран попали. Но прорвались, пришли домой, а там…

Алексей снова умолк, опрокинул в себя наполненную дедом чарку и задумался о чем-то, вертя посудину в руках. На лавке беспокойно заворочался Савва. Отец подошел нему, поправил одеяло, пригнувшись погладил по голове, что-то пошептал на ухо, ребенок успокоился. Не снимая руки с головы сына, Алексей присел на край лавки и продолжил рассказ.

- Осенью, когда мы в Тмутаракани обретались, половецкий набег был. Ни дома, ни деревенек, ни усадьбы боярина Арсения - ничего не осталось. И семью свою не нашел. Спросить не у кого - кругом пустыня. Сунулся туда-сюда, никого и ничего.

И тут на меня словно затмение нашло, собрал ватагу таких же, как я, осиротевших мужиков и пошел в степь половецкой кровью меч поить. Года полтора так мотался. Вернемся на Русь недели на две-три, отдохнем, раны подлечим, добычу пропьем за бесценок и опять в степь. Народ вокруг меня собрался отчаянный, кого только не было: славяне, булгары, берендеи, черные клобуки, угры, ляхи, даже один франк попался - из рабства половецкого сбежал, все мечтал с хозяином своим посчитаться, да никак его кочевье найти не мог.

Что творили, вспомнить страшно - где пройдем, там смерть. А мне все мало было, сколько раз думал: остановиться пора, добром не кончится, но как вспомню Любашу, да детишек… Так бы и сгинул в конце концов или ума лишился бы. Меня даже свои побаиваться начали. Как до рубки дело доходило, зверел, выл по волчьи. В кочевьях резал без разбору всех, кто под руку попадался: баб, детишек, стариков. Бывало до того доходило, что когда люди кончались, скотину рубить принимался. По ночам, рассказывали, кричал страшно, с оружием по стану бегал… Прозвище заслужил - "Рудный воевода".

- Мать честная! - Ахнул дед. - Так это ты был?

- Неужто слыхал, дядя Корней? - Алексей, глядя на деда исподлобья, мрачно ухмыльнулся. - Даже сюда слава дошла?

- Как не слыхать? Только я думал, что враки все. Болтали, будто Мономах где-то в дебрях велел диких людей с песьими головами наловить, кормил их человечиной и на половцев натравливал. А вожака тех псоглавцев как раз Рудным воеводой и звали.

- Ну, голову мою ты сам видишь - обычная голова, насчет человечины, конечно, враки, а остальное, по большей части, правда. Ну и не натравливал нас никто, сами в бой рвались. Облавы же на нас половцы, действительно, как на волков устраивали. В одной такой облаве тот франк и погиб, так и не нашел своего бывшего хозяина. Народу же у нас не убавлялось, приходило больше, чем гибло в схватках. Из начальной моей ватаги, почитай, никого и не осталось, один я, как заговоренный был.

Рано или поздно конечно… Но Господь не попустил. Передали мне как-то, что человек меня какой-то спрашивал, из купцов. Нашел я его, а он и поведал, что двое моих детей со старым слугой боярина Арсения в Путивле живут. Я все бросил и в Путивль. Правда оказалось. Светлану и Саввушку боярский конюх Давыд Узда успел от половцев спасти. По гроб жизни ему благодарен буду и свечки за него в церкви ставить.

Зажили вчетвером. Добыча-то у меня в руках хоть и не держалась, но нашлось, на что хороший дом в Путивле купить, да хозяйство обустроить. И на прежнюю службу взяли - купцов у порогов охранять - сразу сотником. Новый воевода боярин Терентий Аввакумович, как узнал, кто я такой, обрадовался. Если, говорит, половцы узнают, что пороги сам Рудный воевода бережет, за сорок верст стороной обходить станут.

Еще почти три года я там прослужил. Вроде бы все хорошо складываться опять начало. Боярин Терентий ко мне благоволил, разрешил принять в сотню удальцов из моей ватаги, детишки подрастали, Светлана уже в возраст входить начала. Думал через несколько лет уже внуками обзаведусь.