– Годовщина у вас или праздник какой?
Михаил ответил:
– У меня, Людмила Алексеевна, каждый день праздник, потому что с Женечкой живу.
Баркина подперла щеку кулаком.
– Ничего плохого про своего Сергея Петровича сказать не могу, семейный был человек, все в дом нес. Но букет я от него один раз получила, на свадьбу. Больше не приносил он мне розы, говорил: «Глупая затея, зря потраченные деньги, цветы завянут, получается, выброшена сумма на помойку. Лучше приобрести нужную в хозяйстве вещь, утюг или чайник эмалированный».
Сергей рукастый был, все чинил: телевизоры, радио, машины, велосипеды, мебель в порядок приводил. Один раз мою старую шубу так бензином почистил, что мех словно новый стал. Правда, пованивал долго.
Людмила Алексеевна неожиданно улыбнулась.
– Зато зять на свет с двумя левыми руками уродился, ничего, кроме своего компьютера, не знает. Я дочке сказала: «Может, и хорошо, что Боря неумеха, зато у тебя все новое появляется». Сломался миксер, Борис его живенько выкинул и купил другой, с набором метелочек. Сергей Петрович такой бесхозяйственности не позволил бы, просидел бы вечерок и вручил мне отремонтированный механизм. У нас ничего нового не было, все чиненое-перечиненое. Экономно, но грустно.
– Ба, пожарь яичницу с колбаской, – крикнул из коридора сочный басок, – докторской побольше!
– Ленечка проснулся! – всплеснула руками старушка.
В ту же секунду в комнату вошел высокий юноша в трусах и, зевая, сказал:
– Какао свари из пачки, не хочу пить растворимую бурду.
– Солнышко, что за вид! – укорила старушка внука. – У нас гости, мальчику неприлично полуголым ходить.
Почти двухметровый «мальчик» поскреб пальцем густую щетину.
– Я у себя дома, на улице жара, извините, костюм с галстуком не натянул! Ба, я есть хочу!
– Ты бы лучше спросил, как там Сева, – снова сделала внуку замечание старушка.
– Умер? – без особого волнения поинтересовался Леонид.
– Пока жив, – ответила я, – но состояние тяжелое. Надеюсь, выкарабкается.
– Севка всегда хвост из западни выдергивает, – зевнул Леня, – ну да, в его бизнесе стремно. Он владелец клуба, вечно там какие-то терки, то с посетителями, то с ментами, то с налоговой.
– Кто тебе сказал, что Всеволод владеет клубом? – удивилась я.
Леня моргнул.
– Все знают. Он с работы под утро приезжал, часов в шесть, иногда в семь. Одет всегда шикарно, и не жадный. Я с ним как-то у лифта столкнулся, говорю ему: «Красивая куртка у тебя, небось дорогая!»
Севка скинул кожанку и протянул мне.
– Бери, мне она маловата, а тебе в самый раз.
– И ты взял? – неодобрительно поинтересовалась бабушка.
– Почему нет, – фыркнул Леня. – Севка богатый, в его «Туннель» народ валом прет, чего ему новый бомбер купить? А у меня пары тысяч евро свободных нет.
– Сева владеет «Туннелем»? – уточнила я.
– Ага, – подтвердил Леня, – у него лучший отрыв в Москве, самые красивые девочки. Он меня туда бесплатно проводил, через служебный вход.
– Леонид! Ты посещаешь злачные заведения! – ужаснулась Людмила Алексеевна. – Туда ходят проститутки! Об учебе думать надо! Родители деньги на тебя тратят, оплачивают институт, а ты!
Леня легко вытащил бабушку из кресла, развернул ее лицом к двери и велел:
– Яичницу и какао! Бабусик! Раз, два, пошагала на кухню.
– Провожу гостью и пожарю, – уперлась та.
– Вы дружили с Севой? – спросила я у юноши.
Тот покосился на бабку, но ответил:
– Севка прикольный, с ним весело. И без денег в клубешник пройти приятно. Вокруг него лучшие девчонки крутятся, мне повезло, живу в одном подъезде с хозяином «Туннеля», гулял на халяву. А потом мне надоело, каждый вечер одно и то же, пляски, крики, девки эти, они… ну… с ними тяжело, смотрят в кошелек. Если ты без машины, то за человека тебя не считают. Но я не Севка, на «Феррари» не раскатываю.
– У Всеволода была скромная иномарка, их собирают в России, – остановила я паренька, – подарок отца на день рождения.
Леонид потер небритую щеку и промолчал. Я поняла: он что-то знает, и насела на него.
– Всеволода хотели убить, его сначала ударили ножом в грудь, потом перерезали горло. Одному богу известно, почему Сева выжил.
– Жуть! – передернулся Леня.
– Евгения Ивановна увидела окровавленного сына, – продолжала я, – решила, что тот мертв, и выпрыгнула из окна. Она обожала своего отпрыска, находилась не в лучшем душевном состоянии, поэтому решилась на суицид.