Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения

Другой противник с размаху ударил ее в живот. Дженнсен лягнула его ногой. Он схватил ее за щиколотку прежде, чем она успела нанести еще один удар.

Перед глазами начало крутиться, но она еще различала про–исходящее.

Один человек мертв… Двое держат ее… Мама лежит на полу…

Потом обзор сузился до размеров черного тоннеля. В груди пекло огнем. Было так больно. Так больно…

Все звуки вдруг стали приглушенными…

Но она услышала глухой удар и треск ломающихся костей.

Человек, душивший ее, пошатнулся, его голова резко дер–нулась.

Дженнсен не могла понять, что происходит. Сжимающая ее горло рука обмякла, и Дженнсен смогла судорожно вздохнуть. Голова душителя свесилась вперед. Из шеи его торчал топор с лезвием в форме полумесяца, разворотившим позвоночник. Ду–шитель падал ничком, и ручка топора раскачивалась из стороны в сторону. А на месте душителя стоял теперь Себастьян – седо–волосое воплощение ярости.

Последний противник выпустил руку девушки и выхватил измазанный в крови меч. Себастьян опередил его.

А Дженнсен опередила Себастьяна.

Сдавайся.

Она закричала. Это был звериный, дикий, несдерживае–мый крик ужаса и ярости. Искореженным ножом, который по прежнему оставался в ее руке, Дженнсен рубанула шею муж–чины.

Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, про–рвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену. Каза–лось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился. Замах Дженнсен был так силен, что она едва не упала следом за про–тивником. Но, раскинув руки, удержалась.

Короткий меч Себастьяна мелькнул, словно молния, и с со–крушительной силой вонзился в бочкообразную грудь против–ника, довершая дело.

Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабка–лась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.

Окровавленная мать прикрыла веки, словно собралась за–снуть. Потом глаза ее снова открылись, в них вспыхнула радость. На ее лице, на щеках и шее виднелись запекшиеся кровавые по–лосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.

– Дитя мое… – прошептала она. Дженнсен не могла заставить себя замолчать и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она виде–ла только материнское лицо.

– Мама… Мама… Мама… Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки – не было.

Именно в ней она держала нож в начале схватки.

Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием…

Мать слабо улыбнулась:

– Дитя мое… ты все сделала правильно. Теперь послушай меня…

Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от пра–вой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.

– Я здесь, мама. Все будет хорошо. Я здесь. Мама, не уми–рай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!

– Слушай… – голос был тих, как дыхание.

– Я слушаю, мама, – сказала Дженнсен плача. – Я слушаю.

– Я ухожу… Я пересекаю завесу… и ухожу к добрым духам.

– Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!

– Ничего не поделаешь, дитя мое… Все хорошо… Добрые духи позаботятся обо мне.

Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть ее сквозь льющиеся от бессилия слезы, и захлебну–лась рыданиями:

– Мама… не оставляй меня одну… Не оставляй меня… По–жалуйста… пожалуйста, не надо… О, мама, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, дитя… – Голос матери чуть окреп. – Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.

Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.

– Добрые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не пона–добится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я – с добрыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.

– Мама… – Дженнсен могла только рыдать от муки да дер–жать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.

– Он придет за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим те–лом, которое уже не будет мною, когда я уйду с добрыми духами. Поняла?

– Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.

– Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы по–хоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело – не я. Я – в твоем сердце и с добрыми духами. Это тело – не я. Поня–ла, дитя мое?