Опасные тайны

— Всего пять? — Келси была так удивлена, что повернулась к загону и пристальнее взглянула на кобылу и ее дитя. Несмотря на тонкие ноги и маленькую, изящную голову, жеребенок выглядел вполне здоровым и чувствовал себя в загоне совершенно свободно.

— Невероятно!

— И тем не менее это так. Они быстро растут. В три года это будет настоящий фаворит. И все начинается здесь, а если точнее, то в случной конюшне, чтобы под рев трибун закончиться у финишного столба. К этому времени конь будет иметь рост в пятнадцать-шестнадцать ладоней (Ладонь — единица измерения роста лошади, равная четырем дюймам (около 10 сантиметров), весить тысячу двести фунтов или около того и носить на спине человека по овальной дорожке стадиона. Это — незабываемое зрелище.

— Должно быть, это непросто, — осторожно заметила Келси. — Я имею в виду — взять такое хрупкое, деликатное существо и вырастить из него скакуна, способного тягаться с другими лошадьми.

— Непросто. — Наоми улыбнулась. Ее дочь очень быстро поняла, в чем тут суть. Должно быть, это тоже было в крови. — Это достигается работой, очень нелегкой работой и самоотречением. И все равно разочарования бывают гораздо чаще, чем хотелось бы. Но дело того стоит. Каждый раз оно того стоит.

Она поправила на голове шапочку так, чтобы козырек заслонял глаза от солнца.

— Извини, что оставила тебя так надолго одну. Кузнец любит поболтать. Он был другом моего отца и по старой памяти делает для меня здесь кое-какую работу вместо того, чтобы делать то же самое на ипподроме.

— Да нет, ничего страшного. Я и не ждала, что ты будешь меня развлекать.

— А чего ты ждала?

— Ничего.

Наоми бросила взгляд на кобылу, продолжавшую кормить жеребенка, и подумала о том, как было бы хорошо, если бы и ей с той же легкостью удалось добиться взаимопонимания со своей собственной дочерью.

— Ты все еще сердишься из-за того, что случилось утром?

— Сержусь? Это не совсем подходящее слово. — Келси повернулась так, чтобы видеть профиль матери. — Лучше сказать — сбита с толку. Все просто стояли и смотрели и никто не попытался…

— Ты попыталась. — Наоми улыбнулась, потом покачала головой. — Я думала, ты проткнешь этого пьяного подонка насквозь. Откровенно говоря, я завидую тебе, Келси. Такая быстрая, взрывная реакция происходит от отсутствия страха или от избытка гордости. Я сама просто застыла на месте. Гордости у меня почти не осталось, а за свою жизнь я приучилась бояться многого. Быть может, много лет назад я тоже не колебалась бы, но теперь…

Она обхватила себя за плечи и повернулась к Келси лицом.

— Ты спрашиваешь себя, почему никто не позвонил в полицию? Гейб сделал это для меня. Случись это у него на ферме, он, возможно, поступил бы иначе, но здесь… Наверное, он понял, как мне не хочется снова иметь дело с полицией.

— В конце концов, это не мое дело.

Наоми прикрыла глаза. Им обоим еще предстояло признаться себе, что отныне все, что происходило на ферме, имело самое непосредственное отношение и к Келси тоже.

— Я не боялась, когда они пришли арестовывать меня. Я была слишком уверена, что в конце концов копы сядут в лужу, а я буду выглядеть как настоящая героиня. Я не боялась, даже когда сидела в комнате для допросов со стеклянным окном для свидетелей, с ее серыми бетонными стенами и жестким стулом, специально предназначенным для того, чтобы ты скорее сдался, прекратил сопротивление.

Наоми открыла глаза.

— Я не сдалась. Во всяком случае — не сразу. Я была Чедвик, а это очень много для меня значит. Но страх понемногу овладевал мной, дюйм за дюймом он полз вверх по позвоночнику и шевелил волосы на затылке. Этот страх можно заглушить, но отбросить — нет. И когда я вышла из этой серой комнаты с непрозрачным стеклом, я была очень испугана.

Наоми замолчала и перевела дыхание. Ей необходимо было успокоиться и напомнить себе, что все это — в прошлом, что теперь все это — просто неприятные воспоминания.

— И пока шел суд, пока газеты трубили об этом на каждом углу, пока люди пялились на меня, как на какую-нибудь диковинку, я боялась. Просто я не хотела этого показывать. Мне ненавистна была сама мысль о том, что все вокруг знают, насколько я испугана.

А когда тебе велят встать, чтобы суд присяжных мог объявить приговор — твой приговор, — вот тогда страх уже не заглушишь. Он хватает тебя за горло и не дает дышать. Пока стоишь, можно притвориться спокойной, уверенной, потому что знаешь — все смотрят на тебя, но внутри… внутри тебя все трясется, словно фруктовое желе на тарелке. Когда объявляют: «Виновна!» — это звучит почти успокаивающе. Наоми снова глубоко вздохнула.