Драма по-королевски

— Вы думаете, что бомба предназначалась вашему отцу? — Ева вдруг неожиданно для себя порывисто схватила Александра за руку. — Скорее всего, покушение готовилось на него?

— Она была в его кабинете. И по чистой случайности за несколько минут до взрыва, его вызвали куда-то, он вышел. Иначе он бы погиб вместе со Сьюардом.

— Но опасность остается. Тогда тем более ему надо вернуться домой.

— Нет, тем более он должен остаться. Если правитель покажет свой испуг, то вся страна почувствует страх.

— Проклятье, но ведь вы говорите об отце.

— Он прежде всего князь Арманд, правитель Кордины.

— Но вы говорите это из чувства долга, ведь на самом деле не можете так думать. — Ее пальцы стиснули его запястье. — Если вашему отцу угрожает опасность, вы обязаны уговорить его вернуться.

— Если бы он обратился ко мне за советом, то я сказал бы, что возвращаться в Кордину не закончив дела нельзя ни в коем случае.

Ева убрала руку:

— Беннет говорил, что вы жесткий человек. Но я не думала, что он настолько прав. — Когда лимузин подъехал к ступеням дворца, она вышла первая со словами: — Утром я подумала, что вы способны на теплоту и человечность, но ошиблась, вы ничего не можете чувствовать, потому что у вас нет сердца.

Александр схватил ее за руку, останавливая:

— Вы ничего не поняли. И я не обязан объяснять свои слова и поступки ни вам, ни кому другому. — Но на самом деле ему отчаянно хотелось ее сочувствия. — Погиб человек, хороший человек, честный, порядочный. Я с ним играл в теннис, охотился. Его жена теперь осталась одна со своим горем, и я не в силах ее утешить. Не могу облегчить боль ей и детям.

Принц решительно зашагал прочь. Ева видела, как он скрылся в саду.

Она постояла, чувствуя, что сейчас заплачет, потом сделала глубокий вдох, еще один… И пошла за ним.

Александр, не видя ничего вокруг, шагал по дорожке. Эта женщина, черт ее побери, заставила его забыть, кто он такой и каким обязан быть. Он не мог позволить, чтобы чувства брали над ним верх. Разве только в кругу семьи. Но даже с близкими друзьями приходилось соблюдать дистанцию в некоторых вопросах. Он не мог себе позволить роскошь быть… Как там она сказала? Человечным? Слишком велик груз ответственности. Особенно в такие моменты, как сейчас.

Он потерял дорогого друга. Из-за террористов. В это трудно поверить. Он машинально сорвал на ходу цветок. Как легко сломался стебель. Так и человека можно сломать. Но только не его.

Сьюард, конечно, не был их целью. Цель — его отец. Александр был в этом абсолютно уверен. А Дебок, это животное, был спусковым крючком.

— Ваше высочество?

Александр обернулся и увидел Еву. Она стояла в окружении пышных экзотических цветов, и он подумал, как ей подходит такое окружение. Ее звали как первую женщину — Ева. Впрочем, запретным плодом была не женщина, а сам плод.

— Я хочу извиниться, — быстро заговорила она, хотя признавать ошибки для нее было всегда трудно, — когда я не права, а я, к сожалению, часто бываю не права, то всегда потом приношу извинения. Поверьте, я искренне сожалею о том, что вам наговорила.

— Я верю вам, Ева, как и тому, что вы говорили искренне.

— Как и вы.

Он несколько секунд внимательно наблюдал за ней, понимая, что она сердится, тем более что ей пришлось извиниться. Он прекрасно знал, что самое трудное — переломить себя.

— Я принимаю ваши извинения и расцениваю их как предложение мира, — подвел он итог и протянул ей цветок. — Тем более что было бы неправильно с моей стороны быть невежливым с гостьей.

Она взяла цветок, вдохнула сладкий запах ванили, стараясь не поддаваться очарованию момента.

— А быть невежливым не с гостьей можно? — Она все еще сопротивлялась, поэтому вызывающе улыбнулась и сунула цветок за ухо. — К счастью, я не ваша подданная.

— Здесь трудно спорить. — Он взглянул вверх, на чистое голубое небо, и Ева снова ощутила к нему теплое чувство.

— Вам позволено скорбеть только в одиночестве, ваше высочество?

Александр перевел взгляд на ее лицо, увидел в глазах сочувствие и предложение дружбы, на которую до сих пор не слишком-то полагался. Но сейчас был тяжелый момент испытаний и, чувствуя сердечное волнение, он сдался.

— Погибший по возрасту ближе к отцу, но он один из немногих людей, с кем я мог откровенно говорить. Морис был человеком без претензий, без каких-либо амбиций.