Унесенные ветром

Пока он не спеша шагал по дорожке, держа одну руку на кобуре, зыркая маленькими бусинками глаз вправо и влево, калейдоскоп беспорядочных видений закружился перед мысленным взором Скарлетт: перерезанные горла, надругательства над беззащитными женщинами, о которых шепотом повествовала тетушка Питтипэт, дома, обращенные в пепел вместе с умирающими людьми, дети, вздетые на штыки, чтобы не пищали, — все неописуемые ужасы, таящиеся в слове «янки».

Ее первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под кровать, спуститься по черной лестнице и броситься к болоту, зовя на помощь, — что угодно, лишь бы убежать. Но тут скрипнули ступеньки крыльца под осторожной ступней, затем она услышала, как солдат крадучись вошел в холл, и поняла, что путь к отступлению отрезан. Оцепенев от страха, она прислушивалась к его передвижениям из комнаты в комнату, и шаги звучали все громче, все увереннее, по мере того как он убеждался, что дом пуст. Вот он прошел в столовую и сейчас, верно, направился на кухню.

При мысли о кухне ярость полоснула Скарлетт по сердцу как ножом, и страх отступил. Там, на кухне, на открытом очаге стояли два горшка — один с печеными яблоками, другой с похлебкой из овощей, раздобытых с таким трудом на огороде в Двенадцати Дубах и у Макинтошей, — скудный обед, которому надлежало утолить голод девяти людей и которого, в сущности, едва могло хватить на двоих. Скарлетт уже несколько часов усмиряла свой разыгравшийся аппетит, дожидаясь возвращения тех, кто ушел на болото, и при мысли, что янки съест их жалкую еду, ее затрясло от злобы.

Будь они все прокляты! Они налетели на Тару как саранча, опустошили ее и оставили людей медленно погибать с голоду, а теперь вернулись, чтобы отнять последние жалкие крохи! Ее пустой желудок свело судорогой.

«Богом клянусь, уж этому-то янки больше не удастся ничего украсть!»

Она скинула со здоровой ноги истрепанную туфлю и босиком подошла к бюро, не чувствуя даже боли от нарыва. Бесшумно выдвинув верхний ящик, она вынула оттуда тяжелый пистолет — привезенный из Атланты пистолет Чарлза, из которого ему так ни разу и не довелось выстрелить. Она пошарила в кожаном патронташе, висевшем на стене под саблей, достала патрон и недрогнувшей рукой вложила его в патронник. Затем быстро и все так же бесшумно проскользнула на галерею, окружавшую холл, и стала спускаться по лестнице, держась одной рукой за перила, сжимая в другой руке пистолет, прикрытый у бедра складками юбки.

— Кто здесь? — раздался громкий гнусавый окрик, и она замерла на середине лестницы, чувствуя, как кровь стучит у нее в висках, заглушая этот голос. — Стой, стрелять буду!

Он появился в дверях столовой, весь подобравшись, как для прыжка: в одной руке у него был пистолет, в другой — маленькая шкатулочка розового дерева с швейными принадлежностями: золотым наперстком, корундовым желудем с золотой шапочкой для штопки и ножницами с позолоченными колечками. У Скарлетт ноги стали ледяными от страха, но лицо ее было искажено яростью. Шкатулка Эллин у него в руках! Ей хотелось крикнуть: «Положи! Сейчас же положи ее на место, ты, грязная…», но язык ей не повиновался. Она просто стояла и смотрела на янки и увидела, как напряженная настороженность его лица сменилась полунахальной, полуигривой ухмылкой.

— Да тут кто-то есть, в этом доме, — сказал он и, пряча пистолет в кобуру, шагнул через порог прямо к ней и остановился под лестницей. — Ты что ж — совсем одна здесь, малютка?

Быстрым, как молния, движением она вскинула руку с пистолетом над перилами, целясь в ошеломленное бородатое лицо, и, прежде чем солдат успел расстегнуть кобуру, спустила курок. Отдачей ее качнуло назад; в ушах стоял грохот выстрела, и от кислого порохового дыма защекотало в носу. Солдат повалился навзничь, прямо на порог столовой, под тяжестью его падения задрожал пол и мебель. Шкатулка выпала из его руки, и все содержимое рассыпалось по полу. Почти не сознавая, что она делает, Скарлетт сбежала с лестницы и стала над ним, глядя на то, что осталось от его лица — на красную впадину над усами там, где был нос, на остекленелые, обожженные порохом глаза. Две струйки крови медленно змеились по полу: одна стекала с лица, другая выползала из-под головы.

Он был мертв. Сомнений быть не могло. Она убила человека.

Дым медленно поднимался к потолку, красные ручейки расползались у ее ног. Минуту, равную вечности, она стояла неподвижно, и все звуки, все запахи, разлитые в теплом летнем воздухе, приобрели вдруг какую-то несообразность и, казалось, многократно усилились: частый стук ее сердца, похожий на барабанную дробь, жесткий глухой шелест магнолии за окном, далекий жалобный крик болотной птицы, сладкий аромат цветов, летящий из сада.