Унесенные ветром

Продажей леса в городе! Хуже этого уж не придумаешь. Она и сейчас — вместо того, чтобы ехать на лесопилку — частенько освобождала себе день и торговала пиленым лесом. Фрэнку в такие дни хотелось забраться в самый темный закоулок своей лавки, чтобы никого не видеть. Его жена продает лес!

И люди заговорили о ней — очень плохо. Да и о нем, наверное, тоже: как он позволяет ей так не по-женски себя вести? До чего же он смущался, когда покупатель, зайдя в лавку, говорил: «А я только что видел миссис Кеннеди…» Все охотно сообщали ему, что она делает. Все рассказывали о том, что произошло на строительстве новой гостиницы. Скарлетт подъехала, как раз когда Томми Уэлберн покупал доски у какого-то человека, слезла со своей двуколки среди этих грубиянов-ирландцев, укладывавших кирпичный фундамент, и заявила Томми, что его обвели вокруг пальца. Она сказала, что у нее доски лучше и к тому же дешевле, в доказательство чего быстро сложила в уме длинную колонку цифр и, не сходя с места, назвала сумму. Худо было уже то, что она появилась среди этих пришлых грубиянов, работавших на строительстве, но еще хуже то, что женщина открыто выказала такие способности в арифметике. Томми согласился с доводами Скарлетт и дал ей заказ на пиленый лес, однако она и после этого не спешила уехать, а еще какое-то время болталась на стройке, беседуя с десятником ирландцев Джонни Гэллегером, маленьким злобным человечком, с прескверной репутацией. Потом весь город не одну неделю говорил об этом.

И в довершение всего Скарлетт действительно получала деньги с этой своей лесопилки, а ни одному мужчине не понравится, когда жена преуспевает в столь неженском деле. Причем деньги эти — или хотя бы часть их — она не давала Фрэнку пустить в оборот. Почти все они шли в Тару, и Скарлетт писала нескончаемые письма Уиллу Бентину с указаниями, на что их потратить. Кроме того, она заявила Фрэнку, что когда в Таре удастся, наконец, завершить ремонт, она намерена давать деньги под залог.

«Боже мой! Боже мой!» — стонал Фрэнк, стоило ему вспомнить об этом. Да женщина даже знать не должна, что такое залог.

В те дни Скарлетт полна была разных планов, и каждый следующий казался Фрэнку хуже предыдущего. Она поговаривала даже о том, чтобы построить салун на участке, где раньше стоял ее склад, пока генерал Шерман не сжег его. Фрэнк был отнюдь не трезвенником, но он горячо возражал против этой затеи. Владеть салуном — нехорошее это занятие, оно не принесет счастья, это почти так же плохо, как сдать дом шлюхам. Почему плохо, объяснить он не мог, и в ответ на его неуклюжие доводы Скарлетт лишь говорила: «Че-пу-ха!»

— Салунщики — хорошие арендаторы. Дядя Генри всегда это утверждал, — объявила она мужу. — Они исправно вносят арендную плату, а кроме того, видите ли, Фрэнк, я могла бы дешево построить салун из несортового леса, который я не могу продать, и сдать его потом за хорошую плату, а на деньги, вырученные за аренду, на деньги с лесопилки и на деньги, которые я буду получать, давая под проценты, я смогу купить еще несколько лесопилок.

— Лапочка моя, зачем вам еще лесопилки! — воскликнул потрясенный Фрэнк. — Вам следовало бы продать даже ту, которая у вас есть. Она вас доконает — вы же сами видите, какого труда вам стоит заставлять работать этих вольных негров, которых вы наняли…

— От вольных негров толку, конечно, чуть, — согласилась Скарлетт, пропуская мимо ушей его совет продать лесопилку. — Мистер Джонсон говорит, что утром, придя на работу, он никогда не знает, будет у него достаточно рабочих или нет. На этих черномазых нынче положиться нельзя. Поработают день-другой и гуляют, пока не потратят все свои гроши, а то глядишь, и вся команда не вышла на работу. Чем больше я наблюдаю, как ведут себя эти вольноотпущенные, тем большим преступлением считаю то, что произошло. Их же всех просто погубили. Тысячи людей вообще не хотят работать, а те, которых удается нанять, до того ленивы, до того им не сидится на месте, что от них никакого проку нет. А стоит на них прикрикнуть — уже не говоря о том, чтобы огреть хлыстом разок-другой для их же блага, — Бюро вольных людей тотчас налетит на тебя, как утка на майского жука.

— Лапочка моя, неужели вы разрешаете мистеру Джонсону бить этих…

— Конечно, нет, — нетерпеливо оборвала она его. — Разве я вам только что не сказала, что янки посадили бы меня за это в тюрьму?

— Могу поспорить, что ваш батюшка в жизни ни одного негра пальцем не тронул, — сказал Фрэнк.